Мы ненавидели Эриха фон Манштейна – он был нашим самым опасным противником. Его техническое мастерство и владение ситуацией были великолепны.
Маршал Советского Союза Родион Малиновский
Самым талантливым из них был генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн, и для них [немцев] он был самым желанным человеком на пост главнокомандующего. Ясно, он имел здравый смысл и равных в проведении военных операций с ним не было […] В итоге – он военный гений.
Бвйзил Лиддвл-Гарт
24 ноября 1887 г. в Берлине в семье командира 5-й пехотной дивизии крайзеровской армии генерал-лейтенанта Альфреда фон Левински (Lewinski) родился десятый ребенок – мальчик, получивший при крещении имена Фриц Эрих Георг Эдуард (позже его стали называть исключительно Эрих). Служившие из поколения в поколение в армии Левински были померанско-кашубским дворянским родом с польскими корнями; отец Альфреда (и, соответственно, дед будущего фельдмаршала) – Август фон Левински (1791–1870) – был подполковником прусской службы, а его супруга звалась Кларой фон Маушвитц. Левински были военной семьей: не говоря уже о том, что Альфред (1831–1906) сам завершил свою карьеру в звании генерала пехоты, так и его старший брат – Эдуард (1829–1906) – командовал корпусом и носил звание генерала артиллерии. Также из военной семьи происходила мать Эриха (в ней он был пятым ребенком) – Хелена Паулина (1847–1910), которая была дочерью генерал-майора Оскара фон Шперлинга (1814–1872), была она также и внучкой, и племянницей генералов прусской службы.
Учитывая, что родственные связи Эриха сыграли очень важную роль в его жизни, на семье его матери надо остановиться несколько подробнее. Оскар фон Шперлинг имел трех сыновей – Курта (1850–1914; будущего генерала пехоты), Ганса (1842–1899) и Эриха (1851–1889; будущего капитан-лейтенанта флота), а также трех дочерей – Хелену Паулину, Хедвиг Берту (1852–1925) и Гертруду Вильгельмину (1860–1921). Хелена вышла за будущего генерала пехоты Альфреда фон Левински и стала матерью Эриха. Хедвиг сочеталась браком с Георгом фон Манштейном (1844–1913), закончившим карьеру в звании генерал-лейтенанта, а Гертруда стала супругой Пауля фон Гитнденбурга – будущего генерал-фельмаршала и рейхспрезидента Веймарской республики. Манштейны были знаменитой военной фамилией и насчитывали среди своих предков с десяток генералов, в т. ч. и тех, кто состоял на службе в русской императорской армии; отец же Георга – Альбрехт Густав фон Манштейн (1805–1877) – прославился своими действиями во главе корпуса во время франко-прусской войны 1870–1871 гг. и закончил карьеру генералом пехоты. В те годы семьи были многодетными; конечно, по десять детей было не у всех, но три – четыре ребенка было в порядке вещей. Отсутствие же наследников было трагедией. Так вот оказалось, что Хевиг не может иметь детей и теперь благородный род Манштейнов должен пресечься. Хедвиг обратилась к родственникам за помощью. Сначала Манштейны усыновили Марту – дочь Эриха фон Шперлинга, а затем Альфред фон Левински пообещал, что если его десятым ребенком будет мальчик, то он согласится передать его на воспитание Манштейнам. Поэтому-то, узнав о появлении на свет Эриха, он немедленно отправил телеграмму Манштейнам: «У вас мальчик. Мать и ребенок чувствуют себя хорошо. Поздравляю».
Первый три года жизни Эрих, что логично, оставался с матерью, а затем в 1900 г. был уже официально усыновлен Манштейнами и с этого момента стал именоваться фон Левински, известным как фон Манштейн (von Lewinski genennt von Manstein). Учитывая военные традиции своих как старой, так и новой семей, особого выбора у Эриха не было, ему было предопределено стал профессиональным военным. Сначала в 1894–1899 гг. он учился в Страсбургском католическом лицее, после чего в 1900 г. был зачислен в кадетский корпус в Плене, в котором учились в основном выходцы из прусских юнкерских семей, избравшие военную карьеру. По окончании курса Плёнского корпуса, Манштейн в 1903 г. перешел в главный кадетский корпус в Берлине-Лихтерфельде, где уже непосредственно стал готовиться к военной службе. Во время учебы в июне 1905 г. он в качестве лейб-пажа принял вместе с другими участие в церемонии бракосочетании кронпринца Вильгельма и принцессы Цецилии Мекленбург-Шверинской.
Успешно завершив учебу в корпусе Эрих фон Манштейн 6 марта 1906 г. был произведен в фенрихи и направлен на службу в престижный 3-й гвардейский пеший полк, дислоцированный в Берлине. (Служба в этом полу была практически «семейной» традицией – здесь служили практически все Манштейны, и начинал службу дядя Эриха – Пауль фон Гинденбург, а с марта 1912 г. вообще полком командовал родной брат Эриха – полковник Карл фон Левински, который был его старше на 29 лет.) После окончания курса военного училища 27 января 1907 г. он был произведен в лейтенанты, после чего продолжил службу субалтерн-офицера в своем полку. 1 июля 1912 г. он был назначен адъютантом фузилерного батальона своего полка. Должность адъютанта в германской армии (как, впрочем, и в русской) была, скажем так, первым шагом к карьере офицера Генерального штаба, в его обязанности входило ведение всевозможных дел по личному составу батальона и административным делам. На адъютантских постах как раз проверялись будущие кандидаты на службу в Генштабе. Манштейн проверку прошел успешно и в октябре 1913 г. был откомандирован на учебу в Берлинскую Военную академию, а 19 июня 1914 г. произведен в обер-лейтенанты. Срок учебы в Военной академии составлял три года – два курса и еще один специальный, – поэтому теоретически Эрих фон Манштейн должен был стать (конечно, при условии успешной сдачи экзаменов) офицером Генштаба в конце 1917 г. Однако в плавный ход его карьеры вмешалась Первая мировая война. С началом военных действий занятия в академии были прерваны, и весь личный состав – как учащиеся, так и преподаватели – отбыли на фронт.
2 августа 1914 г. обер-лейтенант фон Манштейн был назначен адъютантом 2-го гвардейского резервного полка, входившего в состав 1-й гвардейской резервной дивизии, с который выступил на Западный фронт. Боевое крещение Манштейна состоялось 20 августа, когда дивизия вступила в свой первый в той войне бой в Арденнах. Затем с 22 августа дивизия была переброшена под Намюр, а уже через три дня эта мощнейшая крепость была взята. Тем временем в далекой Восточной Пруссии русские армии нанесли сильный удар по немецким войскам, которые начали откатываться, оставляя «исконно немецкие земли». В панике немецкое Верховное командование сняло с Западного фронта ряд частей, отправив их на восток. Среди них была и 1-ая гвардейская резервная дивизия, которая 26 августа была переведена в резерв Верховного командования и начала грузиться в эшелоны. 3 сентября части дивизии, проехав всю Германию с запада на восток, прибыли в Восточную Пруссию и были включены в состав 8-й армии, которой теперь командовал дядя Эриха фон Манштейна – Пауль фон Гинденбург. Боевой путь дивизии – и вместе с ней Манштейна – пролег через Мазурские болота, где она вела бои с 5 по 15 сентября. Затем последовали бои под Енджеювом (28 сентября), Кельцами (30 сентября), Бзином (1 октября), Опатовым и Радомом (4–5 октября), Ивангородом (9 – 20 октября), на Пилице (22–28 октября). С 5 ноября дивизия вела тяжелые бои под Ченстоховой; именно здесь 17 ноября фон Манштейн был тяжело ранен в бою.
Рана оказалась достаточно серьезной, и для восстановления здоровья Манштейну потребовалось целых семь месяцев, позже – в 1918 г. – ему был выдан черный Знак за ранение. После выздоровления он 17 июня 1915 г. получил назначение ордонанс-офицером (Ordonnanzoffizier; т. е. офицер для поручений) в штаб армейской группы «Гальвиц», с которой принял участие в военных действиях в Польше и Сербии. Через месяц – 24 июля 1915 г. – он был произведен в капитаны и 19 августа 1915 г. назначен адъютантом в штаб 12-й армии, затем служил в штабах 11-й (под Верден) и 1-й (на Сомме) армий. Осенью 1917 г. Манштейн занял пост 1-го офицера Генштаба (1а) штаба 4-й кавалерийской дивизии, дислоцированной в Курляндии. Это был уже достаточно важный самостоятельный пост, поскольку 1-й офицер Генштаба не только возглавлял Оперативный (Командный) отдел штаба, но и фактически возглавлял дивизионный штаб, поскольку по штатам там не была предусмотрена должность начальника штаба. В мае 1918 г. он был переведен на такой же пост в штаб 213-й пехотной дивизии, занимавшей позиции в районе Реймса. Позиционные бои продлились на этом участке до сентября, а затем Манштейн вместе с дивизией принял участие в боях в Шампани и на Маасе (26 сентября – 9 октября), на реках Эна и Эра (13–17 октября и 24–31 октября), при Атиньи и Рийи-о-Уаз (18–23 октября), между Эной и Маасом (1–4 ноября). С 5 ноября дивизия отступала на Антверпен и Маас, а 12 ноября вышла на германскую границу и теперь уже отправилась на родину. За году войны Манштейн был неоднократно награжден за боевые отличия, среди его наград Железный крест 1-го (13 ноября 1915 г.) и 2-го (5 октября 1914 г.) класса, Рыцарский крест ордена Дома Гогенцоллернов с мечами (апрель 1918 г.), а также Рыцарский крест 1-го класса вюртембергского ордена Фридриха с мечами, Крест за верную службу Шаумбург-Липпе, гамбургский Ганзейский крест.
Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав.
Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя.
Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
© Bernard & Graefe Verlag, Bonn, 1955
© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2017
© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2017
* * *
Посвящается нашему павшему сыну Геро фон Манштейну и всем товарищам, погибшим за Германию
Предисловие автора
Эта книга – личные записки солдата, в которых я сознательно воздержался от обсуждения политических вопросов и тонкостей, не связанных напрямую с событиями, происходившими на поле боя. Возможно, в этой связи уместно будет вспомнить слова капитана Б.Х. Лиддел-Гарта: «Немецкие генералы этой войны были верхом совершенства в своей профессии – где бы то ни было. Они могли бы быть еще лучше, обладай более широким мировоззрением и глубоким пониманием событий. Но если бы они стали философами, то уже перестали бы быть солдатами».
Я постарался не пересматривать свой опыт, мысли и решения задним числом, но изложить их в том виде, в каком они представлялись мне в то время. Другими словами, я выступаю в роли не исследователя-историка, а деятельного участника событий, о которых собираюсь рассказать. Однако, хотя я и стремился дать объективный отчет о произошедших событиях, о тех, кто участвовал в них и принимал решения, мое мнение как участника неизбежно останется субъективным. Тем не менее я все же надеюсь, что мой рассказ пригодится историкам, ибо даже историки не в силах установить истину на основании одних лишь бумаг и документов. Самое важное – это что думали и как отзывались на события их главные герои, а документы и журналы боевых действий редко дают ответ на этот вопрос, да и, конечно, далеко не полный.
Описывая, как в 1940 году возник план германского наступления на западе, я не выполнил указания генерал-полковника фон Зеекта о том, что офицеров Генерального штаба не должно называть по имени. Мне представляется, что я вправе сделать это теперь, когда – хоть и не по моей воле – эта тема давно уже стала предметом всеобщего обсуждения. Фактически мой бывший командующий фельдмаршал фон Рундштедт и наш начальник оперативного отдела генерал Блюментритт и рассказали Лиддел-Гарту историю этого плана (в то время я еще не имел удовольствия быть с ним знакомым).
В свой рассказ о военных проблемах и событиях я порой включал и кое-какие личные переживания, полагая, что даже на войне есть место человеческим переживаниям. Если в последних главах книги эти личные воспоминания отсутствуют, то лишь потому, что в тот период заботы и бремя обязанностей заслонили собой все остальное.
В силу своей деятельности во Второй мировой войне я вынужден рассматривать события главным образом с точки зрения высшего командования. Однако я надеюсь, что сумел последовательно и ясно показать, что решающее значение на протяжении всей войны имели самопожертвование, доблесть и преданность долгу немецкого солдата в сочетании со способностью и готовностью командиров всех уровней брать ответственность на себя. Именно эти качества принесли нам все наши победы. Только они дали нам возможность противостоять врагу, обладавшему подавляющим превосходством.
Одновременно своей книгой мне хотелось бы выразить благодарность главнокомандующему на первом этапе войны фельдмаршалу фон Рундштедту за неизменное его доверие ко мне, командирам и солдатам всех званий, служившим под моим командованием, а также офицерам штабов, особенно моим начальникам штабов и офицерам Генерального штаба, которые постоянно поддерживали меня и помогали советами.
В заключение я благодарю тех, кто помогал мне в подготовке этих воспоминаний: моего бывшего начальника штаба генерала Буссе и наших штабных офицеров Блумредера, Айсмана и Аннуса, а также герра Герхарда Гюнтера, побудившего меня изложить воспоминания на бумаге, герра Фреда Гильденбрандта, оказавшего мне неоценимую помощь в их составлении, и герра инженера Матерне, с большим знанием дела подготовившего схемы и карты.
Эрих фон Манштейн
Часть первая
Польская кампания
1. Перед штурмом
За политическим развитием событий, последовавших за присоединением Австрии, я наблюдал вдали от средоточия военных дел.
В начале февраля 1938 года, после того как я занял второй по важности пост в Генеральном штабе германской армии – пост первого оберквартирмейстера, иначе заместителя начальника штаба, моя карьера в Генеральном штабе внезапно прервалась. Когда генерал-полковник барон фон Фрич был смещен с должности главнокомандующего сухопутными силами в результате дьявольской партийной интриги, вместе с ним из главного командования сухопутных сил (ОКХ) вывели ряд его ближайших сотрудников, в том числе и меня самого. С тех пор, после назначения командиром 18-й дивизии, я, разумеется, больше не находился в курсе вопросов, которые входили в сферу компетенции высшего командования.
С самого начала апреля 1938 года я смог полностью посвятить себя работе на посту командира дивизии. Мои обязанности доставляли мне особое удовлетворение, и в то время больше, чем когда-либо, но при этом они требовали полной отдачи сил, поскольку до завершения задачи по численному увеличению армии было еще далеко. Непрерывно создавались новые части, что требовало постоянной реорганизации уже сформированных, а темпы перевооружения и связанный с ним рост численности как офицерского, так и унтер-офицерского корпусов предъявляли самые высокие требования к командирам всех уровней, если мы хотели достичь своей цели и создать внутренне сплоченные, хорошо обученные войска, которые могли бы обеспечить безопасность государства. Тем отраднее был успех этих трудов, особенно для меня, когда после многих лет, проведенных в Берлине, я снова получил приятную возможность непосредственно соприкасаться с боевыми войсками. Поэтому я с огромной благодарностью вспоминаю те последние полтора мирных года и, в частности, силезцев, из которых в основном и состояла 18-я дивизия. Силезия с незапамятных времен поставляла добрых солдат, потому военная подготовка и обучение новых частей были благодарной задачей.
Верно, что краткая интерлюдия «цветочной войны» – оккупация судетских земель – застала меня на посту начальника штаба армии под командованием генерал-полковника Риттера фон Лееба. В этом качестве я узнал о конфликте, вспыхнувшем между начальником Генерального штаба сухопутных сил генералом Беком и Гитлером по поводу чешского вопроса и окончившемся, к моему великому сожалению, отставкой начальника штаба, которого я глубоко уважал. Притом его отставка перерубила последнюю нить, связывавшую меня с ОКХ.
Таким образом, только летом 1939 года я узнал об операции «Белый план», первом плане развертывания для наступления на Польшу, подготовленном по приказу Гитлера. До весны 1939 года подобного плана не существовало. Напротив, все подготовительные военные мероприятия на нашей восточной границе носили оборонительный характер.
Той же директивой я назначался начальником штаба группы армий «Юг», главнокомандующим которой должен был стать генерал-полковник фон Рундштедт, к тому времени уже вышедший в отставку. Предполагалось, что группа армий развернется в Силезии, Восточной Моравии и частично Словакии согласно с детальным планом, который нам предстояло выработать.
Поскольку в мирное время штаба группы армий не существовало и план по развертыванию должен был быть сформирован только в случае всеобщей мобилизации, для работы над ним была создана небольшая рабочая группа. 12 августа 1939 года она собралась в учебном районе Нойхаммер, в Силезии. Во главе рабочей группы встал полковник Блюментритт, офицер Генштаба, который при объявлении мобилизации должен был занять пост начальника оперативного отдела (Ia) штаба группы армий. Для меня это оказалось неожиданной удачей, так как с этим необычайно талантливым человеком меня связывали самые тесные узы взаимного доверия, возникшие между нами еще во время совместной службы в штабе армии фон Лееба во время судетского кризиса, и я считал необычайно ценной возможность работать в такие времена с человеком, на которого можно положиться. Зачастую люди привлекают нас какими-то незначительными чертами, и в Блюментритте меня всегда восхищала его предельная приверженность телефону. Он и без того работал с невероятной скоростью, но с телефонной трубкой в руке легко разрешал целые лавины вопросов, причем всегда сохраняя невозмутимое добродушие.
В середине августа в Нойхаммер прибыл будущий командир группы армий «Юг» генерал-полковник фон Рундштедт. Мы все знали его. Он был блестящим тактиком и талантливым военачальником, в один миг умевшим охватить суть любой проблемы. По существу, он занимался только важными вопросами, будучи совершенно равнодушным к мелочам. К тому же он был человек старой школы – боюсь, люди этого типа на грани исчезновения, хотя когда-то придавали жизни прелесть разнообразия. Перед обаянием генерал-полковника не устоял даже Гитлер. Казалось, Гитлер питал к нему искреннюю привязанность, которую, что удивительно, отчасти сохранил и после того, как дважды отправлял фон Рундштедта в опалу. Видимо, Гитлера привлекало в нем то, что генерал производил какое-то неопределенное впечатление человека прошлого – прошлого, которого Гитлер не понимал и к атмосфере которого никогда не мог приобщиться.
Кстати сказать, когда наша рабочая группа собралась в Нойхаммере, моя 18-я дивизия также находилась в учебном районе на ежегодных полковых и дивизионных учениях.
Едва ли нужно говорить, что все мы, обеспокоенные чрезвычайными событиями, которые пережила Германия с 1933 года, задавались вопросом, к чему они ведут. В то время все наши мысли и разговоры занимали признаки надвигающейся бури, со всех сторон окружившие горизонт. Мы понимали, что Гитлер преисполнен фанатической решимости покончить с территориальными проблемами Германии, унаследованными по Версальскому договору. Нам было известно, что еще осенью 1938 года он вступил в переговоры с Польшей с целью окончательно разрешить вопрос польско-немецкой границы, хотя о результатах этих переговоров, если они вообще добились каких-то результатов, ничего не говорилось. В то же время мы знали, что Великобритания дала Польше определенные гарантии. И я могу с уверенностью утверждать, что в армии не было столь самонадеянного, беспечного или недальновидного человека, который не увидел бы в этих гарантиях в высшей степени серьезное предостережение. Уже одно это обстоятельство – хотя и далеко не единственное – убеждало наш нойхаммерский рабочий штаб, что никакой войны в конце концов не будет. Даже если план развертывания, который мы в то время разрабатывали, осуществится, это, как нам представлялось, еще не означало войну. До последнего мига мы пристально следили за тем, как Германия опасно балансирует на лезвии ножа, и все больше поражались невероятной удаче Гитлера, достигавшего всех своих явных и тайных политических целей, причем до сих пор не прибегая к оружию. Казалось, этот человек обладает почти безошибочным чутьем. Успех следовал за успехом, и этому не было конца – при условии, что можно вообще назвать успехами блестящую череду событий, в конечном итоге приведших Германию к краху. Все успехи достигались без развязывания войны. Почему же на этот раз должно быть по-другому? – спрашивали мы себя. Взять хотя бы Чехословакию. Хотя в 1938 году Гитлер собрал против нее внушительные войска, война так и не началась. И все же мы не могли выбросить из головы старинную поговорку о кувшине, который повадился по воду ходить и голову сломал, ибо на тот момент сложилось куда более сложное положение, а игра, в которую, видимо, собирался играть Гитлер, казалась куда более опасной. Ведь теперь нам пришлось бы выступить против данных Польше британских гарантий. Но мы вспоминали утверждение Гитлера о том, что он не настолько безумен, чтобы развязывать войну на два фронта, как поступило руководство Германии в 1914 году. Из этого хотя бы можно было сделать вывод, что Гитлер – человек разумный, даже если у него не осталось человеческих чувств. Срываясь на хриплый крик, он недвусмысленно заверил военных советников в том, что он еще не сошел с ума, чтобы ввязываться в мировую войну ради Данцигского, или Польского, коридора.
Генеральный штаб и польский вопрос
Когда Польша воспользовалась навязанным Германии Версальским миром, чтобы аннексировать немецкие территории, на что не имела права ни с точки зрения исторической справедливости, ни с точки зрения самоопределения, она стала для нас незаживающей раной. В те годы, когда Германия была слаба, Польша оставалась постоянным источником раздражения. Каждый раз, глядя на карту, мы вспоминали свое сомнительное положение. Безосновательная демаркация границы! Увечье, нанесенное Отечеству! Коридор, отделивший Восточную Пруссию и давший нам все основания опасаться за эту прекрасную землю! Но, несмотря ни на что, армия и не мечтала о том, чтобы развязать войну с Польшей и силой положить конец этому положению. Помимо всего прочего, для отказа от насильственных действий была очень простая причина военного свойства: наступление на Польшу, так или иначе, ввергло бы рейх в войну на двух фронтах, а то и больше, а на это у Германии совсем не было сил. В период слабости, продиктованной нам Версальским договором, нас ни на минуту не покидал cauchemar des coalitions – страх тревожил нас все больше, поскольку широкие круги польского населения по-прежнему питали плохо скрываемое желание прибрать к рукам немецкие территории. И хотя мы не испытывали желания развязать агрессивную войну, едва ли можно было надеяться, при непредвзятом отношении к настрою Польши, что нам удастся сесть с поляками за стол мирных переговоров, дабы пересмотреть эти бессмысленные границы. Кроме того, мы полагали, что однажды ничто не помешает Польше взять инициативу в свои руки и попытаться силой решить пограничный вопрос. Начиная с 1918 года мы имели возможность получить кое-какой опыт в этом отношении, и, пока Германия была слаба, следовало подготовиться к подобному варианту. Как только смолк голос маршала Пилсудского и решающий голос получили определенные национальные круги, вторжение Польши в Восточную Пруссию или Верхнюю Силезию стало таким же вероятным событием, как вылазка поляков в Вильно. Однако на этот случай размышления военных нашли политический ответ. Если Польша выступит в роли агрессора и нам удастся отразить ее удар, вероятно, Германия получит возможность пересмотреть злосчастный пограничный вопрос на волне политической реакции.
Так или иначе, ни один военачальник не питал лишних иллюзий по данной проблеме. В книге «Зеект. Из моей жизни» генерал фон Рабенау цитирует слова генерал-полковника о том, что «существование Польши невыносимо и несовместимо с важнейшими потребностями Германии: она должна исчезнуть из-за собственной же внутренней слабости и при посредстве России… с нашей помощью», и в действительности события в политической и военной сфере уже приняли именно этот оборот. Мы отдавали себе вполне ясный отчет в растущей военной мощи Советского Союза, вдобавок Франция, страна, под чары которой так легко подпасть, взирала на нас все с той же враждебностью. Франция никогда не перестала бы искать союзников за спиной Германии. Но если исчезнет Польское государство, то могущественный Советский Союз может стать гораздо более опасным союзником Франции, чем такое буферное государство, как Польша. Устранение буфера в виде Польши (и Литвы) между Германией и Советским Союзом очень легко могло привести к разногласиям между двумя мощными державами. Хотя пересмотр границ с Польшей мог быть взаимовыгоден, полное устранение ее как государства едва ли дало бы преимущества Германии в силу совершенно изменившейся обстановки, которая в основном сложилась к тому времени.
Таким образом, для нас было бы лучше оставить Польшу между собой и Советским Союзом, независимо от нашего к ней отношения. Как бы ни удручала нас, солдат, бессмысленная и грозящая взрывом демаркационная линия на востоке, Польша все же была не таким опасным соседом, как Советский Союз. Конечно, вместе с остальными немцами мы надеялись, что когда-нибудь границы будут пересмотрены и области с преобладающим немецким населением вернутся в рейх по естественному праву местных жителей. В то же время с военной точки зрения было бы крайне нежелательно, чтобы население Польши увеличивалось. Что касается требования Германии о соединении Восточной Пруссии с рейхом, то его можно было бы увязать с притязанием Польши на выход к морю. Именно этой точки зрения на польскую проблему, и никакой иной, придерживалось большинство немецких военных в дни рейхсвера – скажем, с конца 20-х годов и дальше, – если возникал вопрос о вооруженном конфликте.
Затем колесо судьбы снова повернулось. На сцену вышел Адольф Гитлер. Изменилось все, в том числе и основа наших взаимоотношений с Польшей. Германия заключила пакт о ненападении и договор о дружбе с нашим восточным соседом. Мы избавились от страха перед возможным нападением со стороны поляков. Одновременно отношения между Германией и Советским Союзом охладели, поскольку наш новый вождь, выступая перед общественностью, слишком уж откровенно провозгласил свою ненависть к большевистскому строю. В этой новой обстановке Польша не могла не почувствовать себя свободнее в политическом смысле, но для нас она больше не представляла опасности. Перевооружение Германии и ряд достижений Гитлера в сфере внешней политики лишили ее возможности воспользоваться обретенной свободой действий против рейха. А раз оказалось, что Польше не терпится принять участие в разделе Чехословакии, то мы, весьма вероятно, смогли бы обсудить с ней пограничный вопрос.
До весны 1939 года главное командование германских сухопутных сил не имело никакого плана наступления на Польшу. До этого все наши военные мероприятия на востоке носили чисто оборонительный характер.
Война или блеф?
Будет ли это по-настоящему на сей раз – осенью 1939 года? Правда ли, что Гитлер хочет войны или будет военными или иными средствами давить до последнего, как в случае с Чехословакией в 1938 году, чтобы урегулировать вопросы по Данцигу и Польскому коридору?
Война или блеф? Этот вопрос не давал покоя всем, кто не мог разгадать самую суть политических событий, главным образом намерений самого Гитлера. Да и, собственно говоря, кто вообще был удостоен возможности проникнуть в суть этих намерений?
В любом случае было совершенно понятно, что принятые в августе 1939 года военные меры – несмотря на директиву «Белый план» – были направлены на усиление политического давления на Польшу. По приказу Гитлера начиная с лета лихорадочными темпами сооружался Восточный вал – эквивалент линии Зигфрида. На польскую границу перебрасывались целые дивизии, в том числе и 18-я, чтобы неделю за неделей без перерыва возводить укрепления. К чему были эти труды, если Гитлер планировал нападение на Польшу? Даже если, вопреки всем своим заявлениям, он обдумывал возможность вести войну на два фронта, Восточный вал все равно не имел большого смысла, поскольку в тогдашней обстановке единственно верный путь для Германии заключался в том, чтобы первым делом вторгнуться в Польшу и завладеть ею, одновременно находясь в обороне на западе. О том, чтобы поступить наоборот – наступать на западе и обороняться на востоке, – не могло быть и речи при существовавшей расстановке сил, тем более что наступление на западе ни в коей мере не планировалось и не готовилось. Следовательно, если сооружение Восточного вала имело в сложившейся ситуации какой-то смысл, то, безусловно, он состоял лишь в том, чтобы сконцентрировать войска на польской границе с целью оказания давления на Польшу. Даже развертывание пехотных дивизий на восточном берегу Одера в последнюю декаду августа и переброска бронетанковых и моторизованных дивизий в районы сосредоточения на западном направлении не обязательно означали подготовку к нападению: их вполне можно было использовать для политического давления.
Как бы то ни было, пока что, как обычно, продолжалось обучение по программе мирного времени. 13 и 14 августа в Нойхаммере я провел последние дивизионные учения, окончившиеся парадом, который принимал генерал-полковник фон Рундштедт. 15 августа прошли большие артиллерийские учения во взаимодействии с люфтваффе. Они были отмечены трагическим происшествием. Целая эскадрилья пикирующих бомбардировщиков, которая, по-видимому, получила неверные данные о высоте облачного покрова, не смогла вовремя выйти из пикирования и врезалась прямо в лес. На следующий день было запланировано еще одно полковое учение, а затем подразделения дивизии возвратились в свои гарнизоны, хотя всего через несколько дней им предстояло снова отправиться на границу Силезии.
19 августа фон Рундштедт и я получили приказ явиться в Оберзальцберг на совещание, назначенное на 21-е число того же месяца. 20 августа мы выехали из Лигница в поместье моего шурина под Линцем и переночевали там, а на следующее утро прибыли в Берхтесгаден. К Гитлеру были вызваны все командующие армиями и группами армий со своими начальниками штабов, а также командиры соответствующих соединений военно-морских и воздушных сил.
Совещание – или, вернее, речь Гитлера, ибо он не допускал, чтобы оно приняло форму открытой дискуссии после того, что имело место во время его прошлогоднего совещания с начальниками штабов перед чешским кризисом, – проходило в большом зале Бергхофа, окна которого выходили на Зальцбург. Незадолго перед приходом Гитлера появился Геринг. Вид у него был из ряда вон выходящий. До той минуты я полагал, что нас собрали с серьезными намерениями, но Геринг, как видно, принял совещание за маскарад. На нем была рубашка с отложным воротником и зеленый кожаный жилет с большими пуговицами из желтой кожи. Ко всему этому он надел серые шорты и длинные гольфы из серого шелка, открывавшие его массивные икры. Элегантность гольфов компенсировалась массивными ботинками. Наряд довершала щедро вышитая золотом портупея из красной кожи, опоясавшая жирное брюхо, на которой висел декоративный кинжал в широких ножнах из того же материала.
Я не удержался и шепнул соседу генералу фон Зальмуту:
– Кажется, наш толстяк решил сыграть роль вышибалы?
Речь Гитлера, которую он произнес в тот раз, позднее стала темой разнообразных обвинительных «документов» во время Нюрнбергского процесса. В одном из них утверждалось, что Гитлер прибег к самым резким выражениям, а Геринг, в восторге от предстоящей войны, вскочил на стол и крикнул: «Зиг хайль!» Все это не соответствует действительности. Также неверно и то, что Гитлер в тот раз говорил: «Я боюсь только одного: что в последний момент какая-нибудь скотина явится ко мне с предложением подумать еще раз». Хотя тон его речи явно свидетельствовал о том, что он твердо принял решение, Гитлер был слишком хорошим психологом, чтобы думать, будто гневными тирадами и руганью может произвести впечатление на собравшихся.
Суть его речи верно передана в книге Грейнера «Верховное командование вооруженных сил Германии в 1939–1943 гг.». Грейнер основывается на устном изложении полковника Варлимонта, которое тот сделал для журнала боевых действий, и на стенографических записях адмирала Канариса. Некоторые сведения о речи также можно почерпнуть из дневника генерал-полковника Гальдера – хотя мне представляется, что в дневник, как и в изложение Варлимонта и Канариса, могло попасть кое-что из того, что они слышали от Гитлера по другим поводам.
У тех из нас, кто не входил в состав высшего руководства, сложилось примерно следующее впечатление.
На сей раз Гитлер был твердо намерен окончательно разобраться с польским вопросом, даже ценой войны. Однако, если поляки уступят давлению Германии, почти достигшему своей кульминации в виде развертывания, хотя и замаскированного, немецких армий, мирное решение не исключено, и Гитлер был уверен, что в критический миг западные державы не возьмутся за оружие снова. Он особенно постарался развить последний тезис, причем его основные доводы заключались в следующем: отсталость Великобритании и Франции в области вооружений, в частности в отношении авиации и противовоздушной обороны; практическая неспособность западных держав оказать Польше действенную помощь, помимо наступления на линию Зигфрида, – а на этот шаг не отважится ни одна из этих держав в силу того, что он повлечет за собой большое кровопролитие; международная обстановка, в особенности напряжение в Средиземноморском регионе, значительно ограничившее свободу действий Великобритании; внутренняя ситуация во Франции; и напоследок, хотя и не в последнюю очередь, личности руководящих деятелей. Ни Чемберлен, ни Даладье, утверждал Гитлер, не возьмут на себя ответственность за решение объявить войну.
Хотя оценка Гитлером позиции западных держав казалась в основном логичной и убедительной, я все же не думаю, что его выступление совершенно убедило слушателей. Конечно, единственным реальным препятствием на пути осуществления его замыслов были британские гарантии Польше, но зато каким весомым!
По моему мнению, то, что говорил Гитлер о возможной войне с Польшей, нельзя было понять как политику тотального уничтожения, хотя обвинители на Нюрнбергском процессе придали его словам именно этот смысл. Когда Гитлер требовал скорого и беспощадного уничтожения польской армии, на военном языке это значило всего лишь цель, которая и лежит в основе любой крупномасштабной наступательной операции. Так или иначе, ни одно его слово не дало нам понять, как впоследствии он собирался действовать в Польше.
Вполне естественно, что самой неожиданной, а также и поразительной новостью стало для нас известие о предстоящем заключении пакта с Советским Союзом. На пути в Берхтесгаден мы уже успели прочесть в газетах о заключении торгового соглашения, которое само по себе уже было сенсацией. Теперь мы узнали, что присутствовавший на совещании министр иностранных дел фон Риббентроп, который при всех попрощался с Гитлером, улетает в Москву для подписания со Сталиным пакта о ненападении. Гитлер заявил, что этим ходом он лишает западные державы их главного козыря, ибо отныне даже блокада Германии не даст результата. Гитлер намекнул, что для создания благоприятных условий для подписания пакта он уже пошел на большие уступки Советскому Союзу в Прибалтике и в отношении восточных границ Польши, но из его слов нельзя было сделать вывод о полном разделе Польши. Действительно, как стало известно впоследствии, даже после начала Польской кампании он еще рассматривал вариант сохранения Польши как марионеточного государства.
Выслушав речь Гитлера, ни фон Рундштедт, ни я сам, как и, по-видимому, никто из остальных генералов, не пришел к выводу о неизбежном начале войны. Два фактора в особенности убеждали нас в том, что в последнюю минуту, как и в Мюнхене, будет достигнуто мирное соглашение.
Во-первых, то соображение, что после заключения пакта с Советским Союзом положение Польши станет совершенно безнадежным. Вполне вероятно, что Великобритания, у которой в буквальном смысле слова вырвали оружие блокады, и, дабы оказать помощь Польше, ей остается лишь кровопролитный путь наступления на западе, под давлением французов посоветует Варшаве сдаться. Таким образом, Польша должна была понять, что британские гарантии отныне не имеют практического смысла. Больше того, если дело дойдет до войны с Германией, ей придется считаться с тем, что русские начнут действовать у нее в тылу, чтобы осуществить свои старинные притязания на ее восточные земли. Что еще останется делать Варшаве в такой ситуации, если не отступить?
Второй фактор заключался в самом факте совещания, на котором мы только что присутствовали. Какова была его цель? В военном отношении до сих пор намерение напасть на Польшу маскировалось всеми мыслимыми способами. Переброска дивизий в восточные области объяснялась сооружением Восточного вала; а чтобы скрыть цель передислокации войск в Восточную Пруссию, устроили грандиозное празднование годовщины Грюнвальдской битвы. До последней минуты продолжалась подготовка к масштабным маневрам моторизованных соединений. Официально мобилизация не объявлялась. Хотя Польша не могла не обратить внимания на эти мероприятия, явно предназначенные для политического давления, все же их окутывала строжайшая секретность и сопровождали всевозможные формы маскировки. И теперь, в самый разгар кризиса, Гитлер созывает все свое высшее военное руководство в Оберзальцберг – такое мероприятие скрыть было невозможно. Нам оно показалось вершиной политики сознательного блефа. Иными словами, не стремится ли Гитлер к компромиссу, вопреки всем своим воинственным выступлениям? Не задумывалось ли само это совещание с целью оказать последний нажим на Польшу?
С такими мыслями мы с генерал-полковником фон Рундштедтом покидали Берхтесгаден. В то время как он отправился дальше в наш штаб в Нысе, я остановился в Лигнице, чтобы провести день с семьей. Уже этот факт свидетельствует о том, как мало я верил в неминуемое начало войны.
В полдень 24 августа генерал-полковник фон Рундштедт принял командование группой армий. 25 августа в 15.25 мы получили следующее шифрованное сообщение из командования сухопутных сил: «Операция «Белый план»: день «Д» 26.08, время «Ч» 4.30».
Итак, решение о вступлении в войну – решение, в возможность которого мы не хотели верить, – по всей видимости, было принято.
Мы с генерал-полковником фон Рундштедтом обедали в нашем штабе в монастыре Святого Креста в Нысе, когда по телефону поступил следующий приказ командования сухопутных войск: «Не начинать, повторяю, не начинать военные действия. Остановить передвижения войск. Продолжать мобилизацию. Развертывание по «Белому плану» и «Западу» продолжать, как намечено».
Любой солдат может понять, что значит подобная отмена приказа, сделанная в последнюю минуту. В течение нескольких часов нужно было остановить три армии, продвигавшиеся к границе через район от Нижней Силезии до восточных областей Словакии, учитывая при этом, что все штабы вплоть до дивизионного уровня также находились на марше и что в целях секретности радиопередачи были по-прежнему запрещены. Несмотря на все трудности, нам все же удалось вовремя уведомить войска о приказе – первоклассная работа связистов и оперативного состава. Правда, один моторизованный полк в Восточной Словакии смогли остановить только благодаря тому, что ночью самолет «Физелер-Шторьх» с офицером на борту совершил посадку прямо во главе колонны.
фон Манштейн Эрих
Утерянные победы
От издателя
Перед вами книга, русскому изданию которой была уготована странная судьба: во время «Хрущевского потепления», когда в избытке переводятся и издаются военные трактаты и мемуары «врагов», работа Э. Манштейна, едва успев выйти, была изъята и занесена в спецхран. Составители нынешнего издания оставляют анализ этого факта биографии книги на суд читателя. Заметим лишь, что в сравнении с другими работами немецких военачальников мемуары Манштейна выделяет подчеркнутая субъективность позиции автора. Это рассказ солдата и генерала, теоретика и практика войны, человека, чьему стратегическому таланту не было равных в Германском рейхе. Но был ли этот талант оценен и использован рейхом полностью?
Перед вами – первая книга серии «Военно-историческая библиотека». Вместе с ней нами подготовлены к изданию «Августовские пушки» Б. Такман, «Американские авианосцы в войне на Тихом океане» Ф. Шермана и книга Б. Лиддел-Гарта «Стратегия непрямых действий».
Приступая к работе над серией, коллектив создателей проекта сформулировал следующее правило: издание или переиздание каждой книги «должно быть снабжено обширным справочным аппаратом, чтобы профессиональный читатель, любитель военной истории, равно как и школьник, выбравший себе соответственную тему реферата, получили не только научно-художественный текст, повествующий о событиях с соблюдением «исторической правды» но и всю необходимую статистическую, военную, техническую, биографическую информацию, имеющую отношение к событиям, изложенным в мемуарах ».
Среди всех упомянутых книг мемуары Э. Манштейна потребовали, безусловно, самой ответственной и тяжелой работы от комментаторов и составителей приложений. Это связано прежде всего с обширностью материалов, посвященных событиям Второй Мировой войны и, в частности, ее Восточного фронта, серьезными разночтениями в цифрах и фактах, противоречивостью воспоминаний и даже архивных документов, обилием взаимоисключающих трактовок. Создавая мемуары, Э. Манштейн – судьба которого определялась перемещениями между штабами и фронтами, – возможно, не изжил влияния некоей обиды на фюрера, с одной стороны, и на «этих глупых русских» – с другой. Анализируя отсутствие стратегического таланта у наших полководцев, показывая несогласованность их операций и разрушение оперативных и стратегических планов, он так и не сумел (или не захотел) признать, что уже к 1943 году русские штабы научились планировать, а русские командиры – воевать. Сохранить объективность, рассказывая о собственных поражениях, нелегко, и в мемуарах Э. Манштейна появляются фантастические цифры о составе противостоящих ему в 1943-1944 гг. русских войск и еще более неправдоподобные сводки об их потерях.
Здесь Э. Манштейн недалеко ушел от советских генералов, которые в своих сочинениях указывают невероятное количество танков у того же Э. Манштейна в Крыму, где большей частью их не было вовсе, или весной 1943 года под Харьковом после изнурительных боев в отсутствие подкреплений. Глаза бывают велики у страха, реальное видение ситуации также искажают обиды, амбиции и т. п. (Впрочем, в ловушку субъективизма не попался, например, замечательный немецкий аналитик К. Типпельскирх.)
Составители Приложений предоставляют читателю информацию в цифрах и фактах, собранную с «русской» и «немецкой» стороны.
ПРИЛОЖЕНИЕ 1. «Хронология Второй Мировой войны».
В данной хронологии подобраны события, оказавшие непосредственное влияние на ход и исход Второй Мировой войны. Многие даты и события оказались не упомянутыми (например, три войны, произошедшие в 1918-1933 годах).
ПРИЛОЖЕНИЕ 2. «Оперативные документы».
ПРИЛОЖЕНИЕ 3. «Вооруженные силы Германии».
Состоит из двух статей: «Структура германской армии 1939-1943 гг.» и «ВВС Германии и ее противников». Эти материалы включены в текст для создания у читателя более полной картины функционирования немецкой военной машины, в том числе и тех ее частей, которым Э. Манштейн уделил наименьшее внимание.
ПРИЛОЖЕНИЕ 4. «Искусство стратегии».
Это приложение – дань стратегическому таланту Э. Манштейна. Оно включает четыре аналитические статьи, написанные во время работы над настоящим изданием под непосредственным воздействием личности Э. Манштейна и его текста.
ПРИЛОЖЕНИЕ 5. «Оперативное искусство в боях за Крым».
Посвящается одному из наиболее спорных и сложных моментов, в историографии Второй Мировой войны.
Биографический указатель, как и во всех остальных книгах серии, содержит справочный материал о «ролях» и «персонажах» Войны и Мира 1941-1945 гг. или личностях, прямо или косвенно связанных с событиями этого времени.
Библиографический указатель, как всегда, содержит список литературы, предназначенной для первоначального ознакомления читателей с затронутыми в книге Э. Манштейна или редакционных Приложениях проблемами. Библиография Второй Мировой войны насчитывает тысячи названий. Практически по каждой кампании или сражению можно найти не одну монографию и не один десяток описаний. Однако, по мнению составителей книги, большинство изданий, посвященных войне, бессистемно, поверхностно и отражает позиции страны, которую представляет автор работы. Поэтому из массы книг, посвященных теме войны в Европе, мы можем сегодня рекомендовать лишь немногие.
Редакционные комментарии к тексту Э. Манштейна не вполне обычны. Конечно, мы сочли необходимым обратить внимание читателей на те моменты, когда автор допускает формальную ошибку (например, помещает под Ленинград советскую армию, находившуюся в тот момент под Киевом) или занимает позицию, которая кажется нам этически неприемлемой или, хуже того, внутренне противоречивой. В некоторых случаях нам хотелось принять участие в обсуждении Э. Манштейном разных вариантов развертывания операций на Западном или Восточном фронте – Э. Манштейн пишет искренне и увлеченно, он живет этими событиями, и его причастность невольно приглашает к дискуссии.
Однако основной объем комментариев занимает изложение описанных Э. Манштейном событий историками и генералами, находящимися «по другую сторону» линии фронта. Это связано не с субъективизмом Э. Манштейна – генерал-фельдмаршал субъективен не более и не менее, нежели любой другой мемуарист, – а с желанием редакции создать из двух иногда полярных картин одного и того же события стереоскопическое представление объекта. Удалось ли это нам – судить читателю.
Победы и поражения Манштейна
Ни один литературный жанр не дает столь полного представления об эпохе, как мемуары, особенно, если это воспоминания людей, оказавшихся волею судьбы в гуще событий, всколыхнувших мир.
С выходом в свет российского издания книги «Утерянные победы», последовавшим за недавней публикацией «Воспоминаний солдата» Г. Гудериана, нишу, которая образовалась в связи с культивировавшимися долгие годы в нашей стране односторонним подходом к событиям второй мировой войны, можно считать в значительной мере заполненной.
Фридрих фон Левински (таковы настоящие имя и фамилия автора книги) родился 24 ноября 1887 года в Берлине в генеральской семье, а после смерти родителей был усыновлен крупным землевладельцем Георгом фон Манштейном. Получил блестящее образование. Его венцом стал диплом Военной академии, с которым выпускник 1914 года шагнул в окопы первой мировой войны. Уже здесь проявились его блестящие способности, однако пик приходится на годы нацизма. Стремительное продвижение по службе привело Эриха с должности начальника Оперативного управления и Первого обер-квартирмейстера Генштаба сухопутных войск (1935-1938 гг.) на посты начальника штаба групп армий «Юг», «А», командующего группами армий «Дон» и «Юг».
Манштейн никогда не был обделен вниманием ни современников, ни потомков. Он – одна из наиболее ярких фигур в военной элите третьего рейха, «возможно, самый блестящий стратег вермахта" {1}, а по мнению английского военного историка Лиддел-Гарта – самый опасный противник союзников, человек, сочетавший современные взгляды на маневренный характер боевых действий с классическими представлениями об искусстве маневрирования, детальное знание военной техники с большим искусством полководца.
Фельдмаршал Манштейн прославился не только военными победами, но и многочисленными военными преступлениями. Он был единственным из главарей вермахта, кого «удостоили» персонального судебного процесса в Нюрнберге, по итогам которого он был приговорен к 15 годам заключения (из которых отсидел лишь восемь).
«Утерянные победы» были изданы всего через два года после освобождения автора, а писать их Манштейн начал еще в тюрьме. В своих мемуарах он создал живую ткань повествования о военном действии и военной мысли. Глобальный анализ, тонкое видение «моментов истины» в сражениях, последовательное описание оптимальных планов и неоптимальных действий – все это делает книгу Э. Манштейна учебником стратегии. Личная причастность к событиям, заинтересованность, патриотизм и осознание неизбежности поражения придают ей историческую и психологическую достоверность.
Данное издание снабжено развернутыми комментариями и биографическими справками известного исследователя истории Третьего рейха – Константина Залесского.
Произведение относится к жанру Публицистика. Оно было опубликовано в 1955 году издательством Вече. Книга входит в серию "Нюрнберг. Исповедь чудовища". На нашем сайте можно скачать книгу "Утерянные победы" в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt или читать онлайн. Рейтинг книги составляет 4.15 из 5. Здесь так же можно перед прочтением обратиться к отзывам читателей, уже знакомых с книгой, и узнать их мнение. В интернет-магазине нашего партнера вы можете купить и прочитать книгу в бумажном варианте.
Впервые я вычитал об этом труде в книжках Виктора Суворова, где "Утерянные победы" и сам Манштейн одни из любимых объектов высмеивания. Наряду с ложью и правдой Суворов использует второй приём, чтобы его книжки не были темой для фагготрии одной только демшизы, наряду с "разоблачениями" сталинского режима, он играет на темах патриотизма и "тупости" немцев. Поэтому мемуары немецких военачальников одно из любимых мест Суворова для площадной брани.
Мне труд понравился, хотя купил я его ещё в школе, больше десяти лет назад: был у меня тогда период, когда я тратил карманные деньги даже не на пиво, а на книжки про "танчики", но более шестисот страниц, да ещё приложения, жирно-жирно, тогда для меня это было невыполнимо, технически из стахановских побуждений я легко мог бы это прочитать, но без интереса и без толка. Заниматься бессмысленной деятельностью я всегда не любил, что порой не занимался вообще какой-либо деятельностью, включая даже развлечения разрушающие личность. Впрочем, последним я предавался опять же из бездеятельности.
Описывать перипетии сражений как мне кажется вещь наиболее глупая в текстах о книжках о войне. Ведь когда мы берём любую из этих книжек мы знаем, что она о войне, и знаем об исходе этой войны, поэтому интересны нюансы и подробности, то, что казалось бы вторично, но на деле главное. Главное – это опять же вещь субъективная и я опишу то, что заинтересовало лично меня, а мне интересны не боевые действия, а концепт противостояния двух режимов-извергов.
К гитлеровскому режиму Манштейн относится с презрением, Гитлера уважает за качества демонической личности оказывающей исключительное влияние на людей, но считает глубоко вредной и трагичной для Германии фигурой в качестве государственного руководителя. Манштейн презирает гитлеровских приспешников, особенно достаётся Герингу, который в глазах автора комедийный персонаж и невнятный неэффективный военный руководитель.
Вся деятельность партийных ведомств наносит Вермахту только вред, как и непосредственное руководство Гитлером военными действиями. Манштейн считает, что Гитлер необделён некоторыми талантами: Фюрер германского Рейха превосходно знает данные, прекрасно осведомлён о вопросах вооружения, руководствуется огромным количеством фактов и статистических данных. Гитлер – это личность, которая далеко уходит за рамки ординарности, но при этом он не обладает минимально требуемым пониманием оперативного искусства. В голове Гитлера только "территории", "ресурсы", "новейшие виды вооружения, который обязательно принесут перелом в войне", но не понимание, и презрение военной необходимости в угоду своих амбиций.
Манштейн отмечает осторожность Гитлера, который не рассчитывал даже на быструю победу над Францией. Максимум на что рассчитывал Гитлер – это добиться такого военного положения, чтобы иметь возможность принудить своего соседа к миру.
Здесь возникает другой важный вопрос, пусть и не относящийся прямым образом к книге: когда Гитлер стал полноценным ничем не сдерживаемым диктатором. Это определённо произошло не в 33-м году, когда нацистская партия выиграла выборы благодаря деньгам немецкого капитала, мировому финансовому кризису и массовой безработице, и вряд ли даже после того, как умер президент Гинденбург годом позже. Власть Гитлера и власть партии росла, но она не была поначалу тотальной.
В конце концов, первые внешнеполитические шаги Гитлера были логичны с точки зрения немецких государственных амбиций: отмена положений Версальского договора в 35-м, создание Вермахта вместо Рейхсвера, аншлюс Австрии(логичное следствие начатого ещё Пруссией собирания немецких земель в национальное государство) и как следствие оккупация Судетской области, немецкого этнического региона, который стал чешским(как и вообще Чехия стала независимой) только благодаря поражению Тройственного союза в WWI.
Даже разгром Польши и возвращение утраченной благодаря Мировому конфликту немецкой земли не были нацистской вотчиной: тот же Манштейн в этой книге считает это действие справедливым. Да и нацисты были использованы немецкой буржуазией как инструмент возвращения Германии статуса великой державы, но нацисты оказались просто-напросто немецкими большевиками и окончательно погубили Германию. Лично у меня ощущение, что Гитлер вышел из-под контроля уже в ходе WWII, а до этого его действия нельзя назвать безрассудными, но вернёмся к Манштейну и его повествованию.
Манштейн отмечает, что война с Польшей, которая и стала формальной причиной WWII в Европе(а Азии уже бушевали японские милитаристы), не казалась автору и подчинённым ему офицерам тем событием, которое наверняка случится. До последних часов немецкие военные считали, что развёртывание на границе с Польшей является частью политической игры и ожидали приказ остановиться, но приказ не поступил и начались боевые действия.
Манштейн отмечает, что военное планирование Польши было безнадёжным и напоминало гитлеровский взгляды на войну, проявившиеся в период, когда Германия потеряла военную инициативу: "держать всё и ничего не отдавать без боя". Польша была обречена и не могла оказать какого-либо внятного военного сопротивления даже без участия Советского Союза: части РККА начали 17-го сентября 39-го года оккупацию территории уже обречённой Польши. Автор отмечает, что Польша имела в двадцатые-тридцатые годы захватнические планы в отношении Германии, имелся даже план захвата Берлина, но от всего этого поляки отказались в виду бесперспективности, а мне вспоминается встреча польской и немецкой военных делегаций в оккупированной Чехословакии в 38-м году:
И воспоминания публициста и двойного агента Солоневича, который в оккупированной немцами Варшаве встретился с членами польского национального комитета, которые хотели добиться с Солоневичем компромисса на том, что будущая граница между Россией и Польшей будет проходить по Днепру. Жадность и невменяемость в жадности – это часть польского национального характера. Поэтому поляков никогда не жалко как и других профессионально страдающих славян.
После Польши началось то, что изначально планировалось весьма смутно. Даже Гитлер вероятно желал на этом остановиться и заявить о новой роли Германии в Европе и мире, но Франция и Англия объявили войну. Началась "странная война" в Европе. Манштейн отмечает, что осенью 39-го года никаких приготовлений к войне на Западе не было, части Люфтваффе даже не бетонировали аэродромы на границе, так приказал поступать Гитлер. В Берлине ждали дипломатического разрешения незапланированного казуса.
Первоначальный план не заключал в себе полного разгрома Франции, в это не верил и сам Гитлер. Манштейн считал такой подход глубоко неправильным и будучи командующий армейского корпуса(38) через своих непосредственных начальников(прямое нарушение немецкой военной этики) отправил в ставку Гитлера своей вариант войны на Западе, предполагающий молниеносный разгром противника, который несмотря на полный успех оказал тлетворное влияние на военное руководство, ибо Гитлер впервые принял собственное военное решение несмотря на оппозицию в виде верховного армейского командования. Дальше он будет поступать так постоянно, уверившись в своей правоте и незыблемости своего мнения.
Манштейн отмечает, что Гитлер дал в Дюнкерке англичанам возможность уйти, что в плане грядущей операции "Морской лев" было смертельным решением, ибо в случае окончательного разгрома английских дивизий на континенте они бы остались без армии, что значительно бы упростило оккупацию британских островов. На эту операцию Гитлер так и не пошёл, до конца надеясь на мир с Англией и опасаясь того, что операция провалится и Вермахт потеряет военный престиж. Удивительно, но в момент важных военных решений в Гитлере всегда брала верх маниакальная осторожность. В итоге Германия обратилась к варианту продолжения войны на Востоке.
Манштейн начал военные действия против Советского Союза командующим 56-го моторизированного корпуса в составе группы армий "Север", продолжил в качестве командующего 11-й армии, с которой в результате жесточайших боёв захватил Крым, и закончил свою военную карьеру на посту командующего группой армий "Дон", позже переименованную в группу армий "Юг", куда был назначен в момент окружения 6-й армии Паулюса под Сталинградом. С этого момента начинается деятельность Манштейна как крупного командующего WWII.
Манштейн отмечает, что в первые дни войны приграничные части РККА встретили Вермахт в порядке и в хорошем состоянии, но чем дальше было от границы, тем больше было сумятицы в частях РККА. С первого дня началось сильнейшее сопротивление советских войск, с которым Вермахт никогда до этого не сталкивался. Всю книгу автор говорит об удивительной стойкости русского солдата.
Манштейн пишет, что части РККА развёртывались в боевое состояние в момент 22-го июня, но не связывает это с возможным нападением СССР на Германию и считает, что развёртывание осуществлялось "на всякий случай". Количественное и материальное превосходство с первых дней было на стороне РККА, а вот качественное до конца войны удерживал Вермахт.
Я давно не читал мемуары военачальников времён WWII, да и долгое время на меня огромное влияние в силу малолетства оказывали книги Виктора Суворова, которые я прочитал по совету одного прыщавого одноклассника ещё в школе. Он понятное дело не читал их или читал немного, а я любитель основательного подхода прочитал все.
Собственно, главная загадка Суворова, то, на чём он черпает свою популярность – это его литературность. Он даёт чёткую, гладкую, красивую и в первую очередь увлекательную версию WWII, которая не противоречит первому постулату российского человека о патриотизме как и второму, о недоверии властей, которые обязательно что-то скрывают и людей обманывают. И очень сложно от этого отказаться, особенно если story кажется чересчур вкусным и гладко вписывается в мирвоззрение конкретного глубоко заурядного человека(другие в Суворова не верят).
Помнится в те времена, опять же в бытность школьником, я регулярно смотрел телевизор и больше всего любил это делать в ночные часы(для этого сейчас есть интернет) и мне нравилась передача "Спросите у доктора Щеглова", где вторым ведущим был Алексей Лушников, который кроме работы клоуном пытался так же вещать нечто серьёзное. Лушников снял фильм Горбачёв(персону из ныне живущих наиболее мною презираемую) и снял его подобострастно. Я этот многосерийный фильм не смотрел(может быть и пока, думаю, благодаря топорности Лушникова она может немало доставить), но постоянно между разговорами а-ля --почему у порноактрис на лобке нет волос? -- на проезжей части трава не растёт
видел его рекламу. Один куплет запомнил на всю жизнь. Таким нарочито гротескным голосом, вещая о том как велик Горбачёв(и вообще Лушников смотрел на Михаила Сергеевича словно поджавший уши бобик), Лушников добавил "и о том как Сталин первым хотел напасть на Германию так же знал Горбачёв". Лушников хотел этим показать тяжёлые думы Михаила Сергеевича на посту главы государства, а показал то, что сам уёбок. И вроде бы на местном истфаке учился, наверное потому что никуда более не сгодился.
Читатель наверное понял, что как я читаю что-то про "танчики", то сразу вспоминаю Суворова, простите, но это моя вечная пубертатная травма.
По этой теме я ещё вот что бы отметил, если на этот раз речь вести о книге. Манштейн отмечает, что когда он командовал 38-м армейским корпусом, в его подчинении не было танков. Танковые части использовались Вермахтом в качестве инструмента для прорыва фронта противника, а не в качестве поддержки пехоты как было в РККА. Это так же было в книгах Суворова популярной темой для издевательства на предмет о том, насколько слабой была у Гитлера армия. Осенью 39-го РККА начала использовать танковые и моторизованные части как Вермахт.
Манштейн отмечает, что главной ошибкой Гитлера в ходе кампании 41-го года – это удар по Киеву, а не по Москве с потерей темпа, несмотря на окружение и уничтожение трёхмиллионной группировки РККА, которого в итоге немцам не хватило. Суворов отмечал вроде, что средств на то и на то у немцев всё равно бы не хватило, Манштейн же говорит, что Германия в войне с СССР могла бы рассчитывать только на быструю победу, затягивание же её смерти подобно. И в выборе наступления не на Москву, а на Киев, опять же сыграл характер Гитлера, который принципиальному решению проблемы выбирал всегда самое осторожное.
Первую стадию войны, как я уже говорил выше, Манштейн действовал на вторичных должностях, поэтому он не говорит на тему, возможной ли была вообще победа Германии, Манштейн говорит, что только быстрый разгром СССР мог обеспечить победу. С тех пор как он осенью 42-го года стал командующим группы армий "Дон" Манштейн отмечает, что для Германии достижимым остаётся ничейных исход войны, который можно обеспечить только грамотным и гибким руководством Восточным фронтом и истощением сил противника.
Манштейн несколько раз ставил перед Гитлером вопрос о назначении ответственного командующего Восточным фронтом(это было желание всей армии и высших офицеров), но Гитлер как всякий параноидальный диктатор боялся упустить из своих рук власть и отказался. Для Гитлера судьба Германии и своя судьба была единым целым и Манштейн отмечает, что судьба солдат Гитлера не волновала, они были лишь инструментом в достижении его политических целей.
Так же хочу отметить, что Манштейн критиковал нацистскую политику на Востоке и приказ о комиссарах. Считал, части СС бессмысленным распылением средств. Эти части постоянно несли большие потери и впустую тратили ценный человеческий материал. В этом опять же ничего удивительного нет, нацистская партия была инородным телом в Германии как и большевистская в России, поэтому большая часть населения и ответственных чиновников не разделяла её стремления.
Со Сталинграда началась постоянная цепь поражений Германии. Я раньше легкомысленно относился к разгрому 6-й армии, считал, что это всего 300 тысяч человек, но на дело советские войска пусть и ценой огромных жертв обрубили лучшие части Германии на южном участке фронта и практически до конца войны лишили Вермахт инициативы. После Сталинграда Вермахту острейшим образом стало не хватать военных ресурсов. Манштейн отмечает, что последний шанс Вермахт упустил на Курской дуге и только благодаря Гитлеру, но этот шанс был в конце концов на тот самый "ничейный исход".
с 42-го по 44-й год основная тяжесть боёв пришлась на группу армий "Юг". Её части были буквально перемолоты и плохо пополнялись. Гитлер пытался рассредоточить свои силы по всем театрам боевых действий, везде боясь что-то потерять, и держал фронт на котором решалась судьба Германии на сухом пайке. Если по группам армий "Север" и "Центр" численное превосходство Советов по Манштейну было 4 к 1, то на Юге 1 к 7. Группа армий "Юг" располагала только тридцатью с лишком дивизиями(по-моему 33), которые физически не могли обеспечить прочную оборону, на которой настаивал Гитлер. В итоге эти части войска РККА просто задавили, но при командующем Манштейне не задавили до конца, хотя отогнали от Кавказа до границ Западной Украины. Группа армий “Юг” потеряла за то время ранеными и убитыми 450 тысяч человек, из которых восполнено чуть более 200 тысяч, Советы – около миллиона человек, из которых восполнены все.
Некоторые цифры потерь РККА поражают. 700 танков подбито. 6000 человек убито. 8000 ранено. Мне всё-таки кажется, что Манштейн преувеличивает. Даже в РККА, где был упор на количественное превосходство не могли столь нещадно использовать технику, но это всё малоинтересно на самом деле в войне, которая оказалась бессмысленной и жестокой авантюрой, но которая была предрасположена самим существованием двух тоталитарных режимов, а их возникновение тем, что старые политические вопросы в Европе в результате WWI так и не были решены и даже можно сказать ещё больше затянуты.
В общем, как-то так.