Падение царского режима. Чрезвычайная следственная комиссия Временного Правительства

Содержание : Первые распоряжения Хабалова 23 и 24 февраля. План охраны города. Генерал Чебыкин и полковник Павленков. Меры по снабжению столицы хлебом. Обыски и аресты. Арест рабочей группы военно-промышленного комитета. Военные меры. 25 февраля. Эпизод на Трубочном заводе. Стрельба учебной команды у Думской часовни на Невском. Телеграмма Николая II: «Завтра же прекратить». Собрание начальников частей 25 февраля вечером. Заседание Совета Министров в ночь с 25 на 26 февраля. Мнения о способе подавления беспорядков. Глобачев об аресте двух членов рабочей группы П.П.К. 26 февраля. 4-я рота Павловского полка. Телеграмма Хабалова царю. Смещение Хабалова. Назначение генерала Иванова. 27 февраля. Распоряжение о стрельбе. Волынский полк. Преображенцы и литовцы. Отряд под начальством полковника Кутепова. Поджог окружного суда. Расчет на семеновцев, измайловцев и егерей. Резерв под начальством полковника Аргутинского-Долгорукова. Попытка достать патроны. Вечер 27 февраля и ночь на 28-е. Тщетное обращение за помощью в Кронштадт. Сообщение о приезде генерала Иванова с войсками. Присоединение к правительственным войскам Павловского полка. Колеблющееся настроение резерва на площади Зимнего дворца. Переход от нападения к обороне. Последние ресурсы старой власти. Роль Занкевича, Хабалова и Беляева. Поиски «последнего убежища». Переход в Адмиралтейство в ночь на 28 февраля. Вторник 28 февраля. Решение разойтись , сложив оружие. Арест Хабалова и Протопопова. Вопрос о пулеметах. О заседании Совета Министров 27 февраля. Совет воспользовался броневыми автомобилями. По совету Протопопова, расклеены печатные объявления, что хлеб имеется. Объявление о том, что по болезни Протопопова его замещает товарищ. Начало волнений на Нарвском тракте и на Выборгской стороне. Телефонный разговор Родзянко с Хабаловым. Совещания о предстоящих беспорядках. Павленков, Чебыкин. Контр-разведка в петроградском округе. Соколов, Якубов. Организация воздушной обороны.

Председатель . – Я должен вас ознакомить с тем, что вы находитесь перед лицом Чрезвычайной, – по первоначальному наименованию Верховной Следственной Комиссии, которая учреждена актом временного правительства для рассмотрения противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и других высших должностных лиц как гражданского, так и военного и морского ведомств. К этой Комиссии перешли права первого департамента Государственного Совета, при рассмотрении объяснений от высших должностных лиц. Таким образом, вам не только принадлежит право давать те показания, которые вы имеете здесь дать, но это составляет и вашу обязанность – дать объяснения по вопросам, которыми Комиссия интересуется. Вы изволили понять?

Хабалов . – Да.

Председатель . – Будьте добры дать эти объяснения. В изложении ваших показаний вам предоставлена свобода… Но, в интересах сохранения вашего и нашего времени, я просил бы вас держаться некоторого определенного плана и осветить в известном порядке вопросы, которые нас интересуют. Вы, впоследствии, будете допрошены судебным следователем. Теперь же перед Комиссией стоит вопрос о вашей роли, как начальника военного округа, командовавшего войсками округа, в 20-х числах февраля. Ваши объяснения должны коснуться тех мер, которые вы приняли, в связи с возникавшим народным движением. Будьте добры сегодня, в этих пределах, дать ваше объяснение. При этом нас интересуют не только ваши действия, но и действия ваших должностных лиц, с которыми вы за это время соприкасались. Весьма возможно, что известные действия должны быть приписаны не вам, а какому-либо другому высшему должностному лицу… Так как нас интересует истина, будьте добры дать объяснения в полном объеме.

Хабалов . – Возникшие с 23 февраля в городе волнения имели своим первоначальным источником недостаток хлеба. Эти волнения выразились в скопищах на улицах, и первоначально, в первый день, за исключением одного эпизода, где были красные флаги с революционными надписями – по Нарвскому тракту при пересечении с Балтийской ж. д. – носили характер скоплений на улицах толпы, которая кричала: «хлеба!!!» Впоследствии этот характер уже видоизменился: появилось большое количество флагов с надписями: «долой самодержавие!», «долой войну!» и аналогичными в этом стиле… А в самый последний день, 25-го февраля – и это был третий день – со стороны толпы были уже отдельные случаи нападения на войска. Видели бросание на Невском ручной гранаты, затем, петарды были брошены вслед жандармскому взводу. Затем было бросание бутылками и еще какими-то предметами в роты лейб-гвардии третьего стрелкового полка; была, наконец, стрельба из револьверов в разных местах, в том числе у часовни Гостиного двора – в 9-й резервный запасный кавалерийский полк… Поэтому первые мои меры заключались в распоряжении о том, чтобы толпа не была допускаема собираться, и это должно быть исполняемо по плану, заранее выработанному и не впервые уже применяемому. Дело в том, что весь город на этот случай был разделен на участки, соответствующие числу запасных батальонов… Всей охраной города ведал начальник запасных гвардейских батальонов генерал Чебыкин; но он был в это время болен и был в отпуску: его заменял помощник его, – полковник л.-гв. Преображенского полка Павленков… Эта охрана города, на случай народных волнений и беспорядков, в каждом районе осуществлялась таким образом, что части войск данного района, т.-е. соответствующего запасного батальона, занимали каждая – определенное здание, имеющее общественное значение: банки, дворцы и т.п. здания. В каждом из них ставился караул, а затем часть оставалась в виде резерва и должна была направляться туда, где этого потребуют обстоятельства. Желая в эти первые дни избежать какого-либо кровопролития, приказано было толпу, если она собирается и по требованию не расходится, разгонять кавалерией, что и было возложено на части двух казачьих полков, девятого запасного кавалерийского полка, который тоже здесь стоит, – на жандармов и, затем, на те конные части, которые здесь были. Все это касается того, как разгонять толпу на улицах, чтобы не было беспорядков… Но это – во-вторых. А во-первых, я постарался принять меры к тому, чтобы увеличить количество печеного хлеба. Для этого мною были приглашены 24-го – даже раньше, 23-го, пекаря, и я излагал им, что волнения не столько вызывались недостатком хлеба, сколько были волнением провокационным… За некоторое время перед этим у меня были городской голова и градоначальник, который тогда еще был уполномоченным по продовольствию. Это было за несколько дней до волнений, я думаю – за неделю…

Председатель . – Градоначальник Балк?

Хабалов . – Да, Балк и городской голова Лелянов… Разговаривали об упорядочении дела продовольствия в столице: я указывал, что пора бы городу взять это дело в свои руки, что надлежало бы ему упорядочить вопрос о выдаче муки и наблюдать за тем, как эта мука используется… Городской голова этому сочувствовал, и вслед за тем было собрание, как известно, – в городской думе, которое выработало проект карточек. Когда появилось в печати о карточках, то сразу, как мне об этом известно из доклада, в рабочей среде заволновались, считая, что по одному фунту на человека – мало и что поэтому надо запасаться… И в эти дни, перед 23-м февраля, усиленно закупали хлеб и из него выпекали сухари. Вот почему в объявлении, которое, с целью успокоения от моего имени, помещено в газетах, было сказано, что хлеба у нас хватит, что мука подвозится, – она действительно в последние дни стала подвозиться – и что, таким образом, беспокоиться нечего… На следующий день, 24-го, ко мне в штаб округа явилась депутация от общества пекарей из здешних мелочных лавочников. Они говорили: «Вот, по вашему объявлению, теперь все на нас обрушиваются: говорят, что мы не печем, что мы куда-то муку прячем, мы воруем, вот пожалуйста!»… На это я просил депутатов высказать, чем они объясняют недостаток хлеба. «Мало, – говорят, – нам муки дают. Дают нам 30.000, а нам нужно плохо 50.000». – Я говорю на это, что 50.000 пудов давным-давно не выдавали и, при всем желании, выдать невозможно, потому что нет муки столько… – «Ну, – говорят, – если бы хоть 35.000: мы бы справились! У нас, кроме того, горе не в том заключается, что муки мало, а в том, что у нас рабочих мало, пекарей мало… Пекаря все забраны на военную службу. Мы подали прошение о том, чтобы пекарей освободили, потому что с теми, которые остались, сладу нет, не работают, пьянствуют, никак не заставить работать»… Эта просьба их, действительно, пришла в штаб. Я приказал немедленно прошение это – об освобождении 1500 человек – переслать в главное управление генерального штаба, в отдел по отсрочкам, – с просьбой возможно скорейшим образом удовлетворить… Затем дальше, ко мне является депутация от общества фабрикантов, которое как раз ведает продовольствием фабрик: в это общество входят почти все фабрики. Они опять таки обратились с просьбой усилить отпуск муки и, если можно, дать ее от интендантства. Тогда я приказал окружному интенданту все количество хлеба, какое возможно, дать из полковых хлебопекарен и полковых частей войск. Однако, по выяснении вопроса о том, что можно дать из войсковых частей, оказалось, что они не в состоянии дать чего-нибудь существенного, ибо некоторые из них в огромном составе: на довольствии у них состоит около 18.000 нижних чинов, и у них остались те же печи, какие были в мирное время в казармах… Выяснилось, что от всех запасных частей, в Петрограде стоящих, можно дать каких-нибудь 100 или 200 пудов… Это выходит – не стоит шкурка выделки!… Но, тем не менее, я приказал интенданту непременнейшим образом изыскать средства, чтобы из военных запасов дать что-нибудь, главным образом, на фабрики и заводы, именно – обществу фабрикантов… Интендант доложил, что положение таково: в первый день можно дать 600 пудов, следующие дни будут давать по 1.000 пудов. Затем, далее, он передает обществу фабрикантов одну из пекарен, законтрактованную военным ведомством, а именно интендантством, с тем, что она будет работать уже не на интендантство, а на фабрикантов и заводчиков, для удовлетворения рабочих… Эта пекарня могла дать до 2.000 пудов. Следовательно, от интендантства можно было ожидать до 3.000 пудов хлеба для фабрик.

Допрос А. И. Спиридовича

Содержание : Деятельность Спиридовича в качестве начальника дворцовой охраны. Труды Спиридовича по истории революционного движения. Вопрос о провокации. Источники труда Спиридовича по истории революционного движения. Отношение департамента полиции к вопросу о пользовании секретными сотрудниками, состоящими в революционных организациях. Инструкция департамента полиции. Отношение к инструкции Джунковского. Дело Никитенко, Наумова и др. Герасимов и Ратимов. Приезд Спиридовича из Ялты по вызову Протопопова. Дело об убийстве Столыпина. О чинах политической и «физической» охраны. Свидание Спиридовича с Богровым у Кулябко. Совещания Спиридовича с Курловым, Веригиным и др. по поводу сообщений Богрова. А. Т. Васильев. Протопопов. Воейков. Придворные знакомства Спиридовича. Нерасположение к Спиридовичу бывшей императрицы. Особый отдел управления дворцового коменданта. Отношения Спиридовича с Распутиным. Князь Андроников и его отношения к Воейкову. Служба в дворцовой охране, как средство уклонения от воинской повинности. Роль Спиридовича в содействии уклонению от воинской повинности. Библиотека дворцовой охраны. Спиридович и А. Н. Хвостов.

Председатель. - Вы генерал-майор Спиридович? Как ваше имя и отчество?

Спиридович. - Александр Иванович.

Председатель. - Перед тем, как вы были арестованы, вы были в Ялте градоначальником?

Спиридович. - Точно так.

Председатель. - Сколько вам лет?

Спиридович. - Сорок четыре.

Председатель. - Вы начали службу в жандармском корпусе 31 декабря 1899 года и состояли в нем по апрель 1905 года?

Спиридович. - С исполнением обязанностей. Я нес службу корпуса жандармов, а затем был прикомандирован в распоряжение дворцового коменданта.

Председатель. - В должности начальника отряда охраны?

Спиридович. - Да, подведомственного дворцовому коменданту. Тогда я по мундиру только был офицером корпуса жандармов или начальником отряда охраны.

Председатель. - С 1903 по 1905 год вы были начальником охраны в Киеве?

Спиридович. - Начальником охранного отделения.

Председатель. - А когда вы стали заведывать дворцовой агентурой в Царском Селе?

Спиридович. - С 1 января 1906 года. Охранная агентура подведомственна дворцовому коменданту. Это не есть агентура в смысле осведомления и розыска, это совершенно особая статья. Есть так называемая агентура политической полиции прежнего режима, которая ведает розысками. Такими розысками я ведал в Киеве. При дворцовом коменданте такого розыска не было. Был отряд физической охраны.

Председатель. - А охрана в смысле осведомления?

Спиридович. - Этого не было.

Иванов. - На ком лежала эта часть?

Спиридович. - У дворцового коменданта не было специального органа, ему должен был давать сведения директор департамента полиции и начальник охранного отделения.

Председатель. - А в Царском Селе не было охранного отделения?

Спиридович. - Нет. Царское Село находилось по розыскам в ведении петроградского охранного отделения.

Председатель. - Итак, вы утверждаете, что по должности начальника охраны вы политическими розысками не занимались и секретных сотрудников не имели?

Спиридович. - Безусловно нет.

Председатель. - До каких пор вы продолжали оставаться в должности заведывающего охраной?

Спиридович. - До 15 августа, когда я приказом был назначен ялтинским градоначальником. Приказ состоялся 15-го августа, а уехал я 18 сентября.

Председатель. - Таким образом, вы служили в Царском с 1 января 1906 года по 16 августа 1916 года, то-есть больше десяти лет?

Спиридович. - Совершенно верно.

Председатель. - Вам принадлежит труд по истории революционного движения? Кто был ближайшим сотрудником вашим по составлению этой истории?

Спиридович. - Никто буквально.

Председатель. - Вы один написали это?

Спиридович. - Один. Я собирал материалы, начиная с первых годов службы в корпусе жандармов. Пока я служил, я не имел времени писать. Когда я служил в Царском, у меня была большая библиотека, которая осталась в наличности в Ялте. Там и сохранилась вся моя работа - главным образом в конспектах, в той схеме, по которой я работал, особенно по партии с.-р. Сотрудников у меня никаких не было. Эта книга фактически написана была мною во время поездок в свитском поезде, и те, которые участвовали в этих поездках, видели мою работу.

Председатель. - Вы говорите, - в особенности по партии с.-р. А по партии с.-д.?

Спиридович. - Историю партии с.-д. я писал более долгое время.

Иванов. - У вас три части?

Спиридович. - Два выпуска: с.-д. и с.-р. Первый я писал года три.

Председатель. - Что вам известно о провокации, то-есть о провокационных приемах в охране политической полиции Российского государства. Вы понимаете провокацию, как «соучастие чинов розыскных органов или их осведомителей в революционной работе с целью пресечения затем таковой с наибольшим для власти результатом». Так? Я совершенно точно прочел.

Спиридович. - Совершенно верно.

Председатель. - Что же вам известно о провокации?

Спиридович. - Источник провокации нельзя искать только в злонамеренности жандармских офицеров или чинов дворцовой полиции, которая этим ведала. При старом режиме строевых офицеров учили всему. Если зайти в магазин Березовского, мы можем найти там инструкции и чертежи даже по вопросу о размерах сапога и портянки и о том, как надевать портянку. И на это есть инструкция. Жандармских офицеров никто не учил, как производить дознание по политическим делам и как вести розыски. Вот основная причина нежелательных явлений в этой области, - я всегда это говорил. Чему угодно учат, но этому не учат.

Председатель. - Вы считаете, что причина провокации - недостаточное обучение чинов жандармского ведомства, пополняющих кадры охранных отделений?

Спиридович. - Уходит офицер из строя, переходит в корпус жандармов, и на него ложатся совершенно новые обязанности. Значит: с одной стороны, есть провокация злонамеренная, когда чин, ведающий розыском, отлично знает, что делает, и тем не менее это делает; с другой стороны, есть провокация от незнания, от неопытности. Я эти две провокации разделяю.

Председатель. - А провокация, обусловливаемая свойством самого дела?

Спиридович. - Розыски настолько деликатная вещь, что если их будет вести человек плохих нравственных устоев, он эту тоненькую линию всегда перейдет.

Председатель. - Какую тоненькую линию? Очевидно, некоторая часть розыскной работы представляется вам допустимой, и затем есть легко переходимая грань, за которой начинается нечто недопустимое. Так в чем же заключается, по вашему мнению, недопустимое в розыскной политической работе и что вы считаете допустимым?

Спиридович. - Допустимо только знать, но знать через источник, который сам не работает. Я не признаю активных работников-революционеров, как осведомителей. Это недопустимо.

Председатель. - Кого вы называете активным работником?

Спиридович. - Того, который действительно работает в той или иной революционной организации.

Председатель. - А кого вы называете не активным работником?

Спиридович. - Позвольте привести пример. В этой комнате собралось сообщество, решается вопрос о каком-нибудь революционном предприятии. Сидит в этой комнате десять человек. Одиннадцатый человек вносит чай. Он не принадлежит к этому кружку, но он знает тех, кто здесь сидит, и служит в качестве осведомителя. Это лишь официант, - известный чин, ведающий политическими розысками.

Председатель. - А по практике многие ли начальники жандармского управления и иные власти удовлетворялись таким способом осведомления? Считалась ли в среде политического розыска достаточной такая мера осведомления?

Спиридович. - Я затрудняюсь ответить на этот вопрос. Для этого нужно хорошо знать каждого человека в отдельности.

Председатель. - Но вы почти всю вашу жизнь соприкасались с этой областью, а потому, с вашей же точки зрения, можете быть великолепным осведомителем относительно нее. Ведь вы сами сказали, что известная степень внешнего соприкосновения представляется вам, в целях осведомления, вполне достаточной.

Спиридович. - Я могу сказать, например, про того, кто после меня был в Киеве…

Председатель. - Про кого именно?

Спиридович. - Про генерала Еремина.

Председатель. - Ответьте на мой вопрос: многие ли из лиц, работавших при старом режиме над делом политического сыска, удовлетворялись тем методом осведомления, который вы считаете допустимым, и тем результатом, который этот метод давал? Или же большинство не удовлетворялось?

Спиридович. - Мне кажется, кто понимал как следует службу, тот удовлетворялся.

Председатель. - А большинство было понимающих или непонимающих?

Спиридович. - Господин председатель, работа агентуры настолько щекотлива, что сказать другому, как я ее веду, это вещь немыслимая.

Председатель. - Вы уклоняетесь от ответа, потому что вопрос поставлен совершенно ясно. Вы говорите, что сведения о тайном сообществе получаются через таких людей, которые вносят в собрание его стакан чаю, а вы больше, чем вносили стакан чаю, - вы почти всю вашу службу провели около этой среды.

Спиридович. - Я понимаю вопрос и говорю, что нужно знать работу каждого. Я должен назвать по фамилии того или иного начальника охранного отделения и затем сказать, занимался он провокацией или нет.

Председатель. - Я про ваш общий взгляд спрашиваю.

Спиридович. - Я не могу сказать, что все занимались провокацией.

Председатель. - Вопрос в том, многие ли удовлетворялись тем способом осведомления, о котором мы говорили, или же это наблюдалось вами только как исключение?

Спиридович . - Мне кажется - нет. И вот почему. По-моему, большинству хотелось знать как можно больше, а, конечно, я знаю больше, если мой человек стоит к революционной организации ближе. Все зависит от того, какую степень близости я допускаю.

Председатель. - Но ваш вывод из ваших наблюдений? Повидимому, этот вопрос несколько затрудняет вас.

Иванов. - Вот вы составляли труд, в котором масса материала не только из вашей деятельности, но и из деятельности других лиц.

Спиридович. - Разрешите доложить, что при составлении моего труда я ни разу не был в особом отделении департамента полиции; ни разу не предложил никому вопроса.[*] Я в их тайники не входил.

Иванов. - На основании чего же вы делали ваши заключения?

Спиридович. - На основании партийных документов и данных департамента полиции, но данных, которые претворялись в официальные записки.

Иванов. - Полученные вами от ваших агентов?

Председатель. - Из департамента полиции?

Спиридович. - Департамент мог дать мне статистику. Затем департамент года три издавал нечто вроде своей газетки, - она есть в жандармском управлении, а затем есть своды дознаний. Вот те официальные документы, которыми я пользовался из департамента полиции.

Иванов. - А во время вашей деятельности в качестве начальника охранного отделения в Киеве были ли случаи, когда ваши агенты переходили ту грань, о которой вас спрашивал председатель?

Спиридович. - Нет.

Председатель. - Ни одного случая не было? Были только осведомители, участия агентов в сообществах не бывало?

Спиридович. - Нет, бывали. Виноват, я лишь указал вам на две резко отличных друг от друга возможности в данном направлении.

Председатель. - Но вы так и не ответили на мой вопрос. Каково было мнение специалистов в данной области: могло ли существовать дело политического сыска старого режима при пользовании исключительно такими осведомителями, которые не принадлежали к партиям?

Спиридович. - Иметь осведомителей или сотрудников, состоящих в организации, - это безусловно допускалось. Это департамент разрешал.

Председатель. - И офицеры охранного отделения пользовались этим допущением?

Спиридович. - Безусловно.

Председатель. - И такие случаи пользования, в качестве осведомителей, лицами, входившими в партии, были преобладающими?

Спиридович. - Это было санкционировано.

Председатель. - Чем и кем это было санкционировано?

Спиридович. - Департаментом полиции.

Председатель. - В какой форме это было санкционировано? Как это было выражено?

Спиридович. - Письменно, мне кажется, не было выражено. Вся инструкция охранным отделениям была написана уже после того, как я ушел из Киева. Тогда, после ухода Лопухина, собственно говоря, это и стало переходить в форму инструкции департамента полиции. Но меня ни одна инструкция не застала.

Председатель. - Вы не принимали участия в составлении такой инструкции?

Спиридович. - Инструкции по розыскам - нет.

Председатель. - А по какой же инструкции?

Спиридович. - По охране.

Председатель. - По охране чего?

Спиридович. - Исключительно по охране государя императора. В последние два года в департаменте полиции работала комиссия, которая вырабатывала принцип охраны, как таковой. Вырабатывалось положение, в которое должны были войти, как в целое, следующие части: обязанности начальников отделений (часть, которой я ведал), обязанности общей полиции, обязанности губернаторов, обязанности начальников розыска в данном городе и обязанности начальников жандармских управлений в каждом данном городе.

Председатель. - Вы в этой комиссии участвовали?

Спиридович. - Да.

Председатель. - Когда начала работу эта комиссия?

Спиридович. - Работа комиссии была прервана.

Председатель. - Прежде, чем ее прервать, нужно было ее начать. Когда именно, в котором году она начала свою работу?

Спиридович. - Начала, должно быть, в 1912 году и кончила со вступлением в должность генерала Джунковского, который прекратил ее работу.

Председатель. - Почему он ее прекратил?

Спиридович. - Точных сведений по этому вопросу я не имею. Но из всех проектов инструкций, которые были выработаны в комиссии, работало человек 30, работа раздавалась разным лицам по специальностям, Джунковский утвердил одну только инструкцию, - инструкцию моего отряда, то-есть физической охраны государя при поездках. Только ее он и утвердил, и она называется «инструкция отряда подвижной охраны при поездках государя». Эта инструкция действовала на торжествах 1913 года. Чем руководствовался генерал Джунковский и уничтожил ли он все другие инструкции, я не знаю. Затем работа прекратилась, и кажется уже в 1915 году или 1916…

Председатель. - А не в 1914?

Спиридович. - Кажется, при Белецком, под председательством Виссарионова, она начала работать. Это была большая комиссия.

Председатель. - Это было в то время, когда Белецкий был директором?

Спиридович. - Нет, он был товарищем министра. Это последние занятия комиссии.

Председатель. - Что же эта комиссия выработала?

Спиридович. - У нас было, кажется, всего два заседания. Я, как начальник отряда охраны, получил поручение от председателя представить свою работу, свою инструкцию. Эту инструкцию я потом из Могилева представил при официальном письме председателю комиссии. Затем я ушел на новую должность в Ялту, и ни на одном заседании этой комиссии уже не был.

Председатель. - Оставим эту комиссию. Что вам известно об инструкции по розыску, то-есть, о секретных сотрудниках, которые имелись, как вы знаете, в департаменте полиции?

Спиридович. - Никогда у меня этой инструкции не было, потому что когда я был в Киеве, еще при Лопухине, она составлена не была. Составлялась она после того, как я из Киева ушел, а ушел я в апреле 1915 года.

Председатель. - Вам известно, что в этой инструкции пользование секретными сотрудниками - членами преступных, с точки зрения тогдашнего закона, революционных организаций - было правилом?

Спиридович. - Я не знаю. Я этих инструкций не видел, они составляли большой секрет в департаменте даже от офицеров, которые соприкасались с данным вопросом. О том, что я знал, я вам уже доложил.

Председатель. - Чем вы объясняете, что такая инструкция составляла секрет даже для офицеров, которых нужно было инструктировать?

Спиридович. - Насколько мне известно, жандармское управление давало ее только офицерам, ведавшим розыском.

Председатель. - Эти офицеры не только должны были быть осведомленными, но должны были знать эту инструкцию на зубок, потому что она заключала в себе то положение, по которому они действовали?

Спиридович. - Да.

Председатель. - Для какой цели вы написали две упомянутые книги по истории революции?

Спиридович. - У нас боролись с революционным движением, но с чем боролись - этого не знали. Офицер входил в корпус жандармов, не зная…

Председатель. - Об этом вы уже говорили. Какую школу вы прошли, то-есть какое получили образование?

Спиридович. - Я кончил Нижегородский кадетский корпус, затем Павловское военное училище, потом вышел в строй, пробыл в полку 6 лет и перешел в корпус жандармов.

Председатель. - Вы предложили департаменту полиции купить у вас написанные вами книги? Вам заплатили за них гонорар?

Спиридович. - Я работал совершенно самостоятельно.

Председатель. - То-есть независимо от департамента полиции и ни в какие с ним условия не входили?

Спиридович. - Когда я кончил первую книгу, то так как, по самому содержанию ее, частная типография не могла ее печатать, печатал с разрешения товарища министра в типографии штаба корпуса, а затем испросил разрешение продавать ее. Типография штаба и продавала первый выпуск. Затем я кончил второй выпуск. Тогда товарищем министра был Белецкий. Между прочим, у них составлялись так называемые «Очерки» полковника Рожанова. Когда Белецкий узнал, что я кончил свою работу, он купил у меня все остальные экземпляры по партии с.-р.

Председатель. - Они вам заплатили?

Спиридович. - Да. Это официально было сделано.

Председатель. - Сколько заплатили?

Спиридович. - Не помню.

Председатель. - Вы заявили, что вы были несколько в стороне от этого дела, когда вы приехали в Царское Село. Теперь скажите, что вам известно о деле лейтенанта флота Никитенко, Наумова и других?

Спиридович. - Осенью 1906 года может быть в датах я буду несколько путаться, - прошу мне указать, и я поправлюсь… В 1906 году, я был приглашен однажды дворцовым комендантом Треповым, и он сказал мне: «Отправляйтесь, полковник, к командиру конвоя и выслушайте там заявление казака Ратимова». Я отправился на квартиру князя Трубецкого, где Ратимов, в присутствии командира сотни, доложил о своем знакомстве с некиим Наумовым, который говорил о том, чтобы подложить Трепову под стол, в Петергофе, в его кабинете, адскую машину. Вот, насколько я помню то, что доложил Ратимов. Больше ничего, кажется. Ратимову было сказано, чтобы он не прерывал знакомства.

Председатель. - Кем было сказано?

Спиридович. - Мной и другими. Они были начальниками, я не был начальником. Затем государь поехал в шхеры, я с своим отрядом тоже поехал в шхеры, и Ратимова я уже не видал до конца 1907 года. Когда мы вернулись в конце октября в Петергоф, после переезда в Царское Село, Ратимов приходит ко мне и докладывает, что Наумов возобновил с ним знакомство. Тут я уже не помню точно, что он мне говорил, но безусловно в своем докладе он давал сведения о том, что дело идет о покушении на государя императора. Помню мною тогда же было доложено дворцовому коменданту, что это надлежит передать в ведение начальника охранного отделения, и я получил приказание передать все это дело с рук на руки генералу Герасимову. Как вел розыск Герасимов, какие давал сведения, мне не было известно до дня суда, куда я был вызван свидетелем.

Председатель. - После вашего возвращения с бывшим императором в Царское Село, вы видели Ратимова всего один раз или несколько раз?

Спиридович. - Не помню. Может быть, раз, - может быть, два.

Председатель. - Вы виделись с ним наедине или в присутствии кого-нибудь другого?

Спиридович. - Не помню. В моем показании это во всяком случае должно быть.

Председатель. - Может быть, это был командир сотни?

Спиридович. - Да.

Председатель. - А вместе с Герасимовым вы не видели Ратимова?

Спиридович. - Да, когда я передавал ему это дело.

Председатель. - Это было один раз или несколько раз?

Спиридович. - Один раз.

Председатель. - Итак, вы видели Ратимова в присутствии Герасимова только один раз?

Спиридович. - Да.

Председатель. - Когда до вас дошли сведения о том, что Наумов дает Ратимову прокламации, вы сообщили об этом Герасимову?

Спиридович. - Не помню. Разрешите вспомнить. Ведь я в данном случае был человеком совершенно посторонним; все это должен был сделать командир сотни. Для меня это было совершенно неожиданно и необычайно.

Председатель. - Но это не такая неожиданность, которая заставляет человека растеряться. Вам вверена охрана государя императора. Вы даже литературным трудом занимаетесь, вы знаете, что передача прокламаций - особенно в военной среде, человеком из военных, составляет преступление. Отчего же об этом преступлении вы, не обыкновенный гражданин и обыватель, а человек, специально к делу приставленный, ничего не сообщили по начальству - для производства первоначального ареста?

Спиридович. - Виноват, это, вероятно, и было сделано.

Председатель. - То-есть вы думаете, что Наумов был арестован?

Спиридович. - Нет.

Председатель. - Почему же вы не настаивали на том, чтобы этот вредный человек был арестован. Ведь если бы он был арестован, он может быть не был бы через год повешен, а с ним вместе и еще два человека, а другие не пошли бы в каторжные работы.

Спиридович. - Это не входило в круг моих обязанностей. Этим ведал генерал Трепов. Вы не изволите знать, что такое был генерал Трепов. Когда я вошел к нему раз спросить о своих обязанностях, он очень круто в присутствии всех со мною обошелся.

Председатель. - Вы начальник охраны государя императора, вам подчинена целая армия филеров. Вам доложили, что в Царском Селе завелся человек, сын содержателя почтовой конторы, который распространяет в конвое его величества прокламации, - вы, который несете эту охрану, не настаиваете на его аресте на том основании, что у вас строгий начальник и вы не смеете доложить ему о необходимости этого ареста.

Спиридович. - Я этого не говорю, я этого не помню. Вероятно, Герасимову это было сказано. Но я не могу удостоверить, что именно я слышал тогда об этих прокламациях. Я покорнейше прошу рассмотреть мои показания, которые я тогда давал прокурору при производстве дознания. Ведь я вам говорю теперь через несколько лет после того, как я говорил тогда на суде. Ведь это дело меня тогда совершенно не интересовало. Тогда Герасимов выезжал в Царское с непосредственным докладом.

Председатель. - Я понял так, что вы в присутствии князя Трубецкого и командира сотни выслушали рассказ конвойца Ратимова о том, что в Царском Селе, около дворца, Наумов давал ему прокламации.

Спиридович. - Нет, извините, где он давал - я не знал.

Председатель. - Ну, да это безразлично, где. Но кто он, - вам это говорили?

Спиридович. - Да, - кто, но не где.

Председатель. - Наличность факта. Имя Наумова, на которого Ратимов мог всегда указать, как на человека, раздающего прокламации, было вам известно?

Спиридович. - Все было известно Герасимову.

Председатель. - И вам тоже?

Спиридович. - Я не веду розыска.

Председатель. - Какой розыск! Совершено преступление, предусмотренное статьей 129 и 130, - вы это прекрасно знаете. Вам надо было арестовать этого человека, потому что вы стояли во главе охраны Царского Села.

Спиридович. - Но ведь эти обязанности несет конвой.

Председатель. - Разве вы считаете, что обязанности конвоя иные, чем обязанности начальника охраны?

Спиридович. - Я и хочу все время доказать, что наша охрана была охрана физическая, что моя часть там не была агентурной, как вы изволите указывать мне, и никакого отношения к делу не имела.

Председатель. - В данном случае меня интересует конкретный вопрос - ваши отношения к делу Наумова и Никитенко. Дело это приняло потом большую огласку, получило наименование приготовления к цареубийству. Может быть, для вас не тайна, что никакого приготовления к цареубийству там не было, однако, все это кончилось повешением трех лиц и ссылкой на каторжные работы ряда других. Можно по-разному смотреть на вещи, но ведь вы знаете, чем это кончилось… Скажите, пожалуйста, вот что: подведомственные вам филеры не следили за Ратимовым и Наумовым, за сношениями их?

Спиридович. - Нет.

Председатель. - Ну, оставим это. Скажите, вы были арестованы в Петрограде?

Спиридович. - Да, в Петрограде.

Председатель. - По чьему вызову вы приехали в Петроград?

Спиридович. - Я в Петроград собирался с конца прошлого 1916 года. Я представил все документы, вы изволили их получить.

Председатель. - Да, я знаю. Но по чьему вызову вы приехали сюда?

Спиридович. - Я получил разрешение, а затем получил телеграмму министра Протопопова, с ссылкой на Рейна, чтобы я прибыл, потому и приехал. Главным образом поездка моя задержалась подысканием мне заместителя. Я бы давно уже приехал, но ждал, чтобы мне назначили заместителя. Однако, получил телеграмму, что министр просит меня выехать.

Председатель. - Когда вы приехали в Петроград?

Председатель. - Вы представили свидетельство?

Спиридович. - Нет, я впервые был вызван министром в субботу, через неделю, кажется, 26 февраля. Т.-е. я приехал в понедельник, а по повестке был вызван к министру в субботу.

Спиридович. - Да, 25-го.

Председатель. - Какой разговор у вас произошел с министром? Передайте содержание этого разговора в существенной его части.

Спиридович. - В существенной части разговор касался дел, по которым я приехал. Я вкратце доложил мое дело, министр выслушал, пригласил Анцыферова, дал краткую резолюцию и попросил помочь, чтобы я все это дело провел.

Председатель. - Какое дело?

Спиридович. - Там были дела о границах градоначальства.

Председатель. - Следовательно, это - дела, касающиеся ялтинского градоначальства, а не петроградских событий. А разговор относительно Петрограда был?

Спиридович. - Нет, не было.

Председатель. - Вы один приехали из Ялты или вместе с кем-нибудь из чинов местной крымской администрации?

Спиридович. - Нет, я один. Со мной ехал помощник пристава, князь Церетелли. Он ехал просить о переводе, я не знал этого, но в Петрограде, в департаменте общих дел, я узнал. Мне начальник отделения говорил: «Отчего вы не сделаете его помощником?»

Председатель. - Он тоже получил телеграмму с вызовом от Протопопова?

Спиридович. - Этого я не знаю. Нет. Он пришел в Ялте и просил об отпуске в Петроград, не говоря о причинах.

Председатель. - Какие отношения у вас были с Рейном? Почему Протопопов вызвал вас ссылкой на Рейна?

Спиридович. - Кажется, в декабре, я, может быть, месяц путаю, но это есть в моих документах, приехал в Ялту профессор Писемский, прямо ко мне. Я получил телеграмму - не помню от Рейна или от Протопопова, чтобы оказать ему содействие…

Председатель. - Таким образом начались ваши чисто служебные отношения с Рейном?

Спиридович. - Да. Я приехал. Я решил, что надо ему все рассказать. Я впервые видел тогда Рейна.

Председатель. - Скажите вот что: когда в Киеве был убит Столыпин, вы были там?

Спиридович. - Да.

Председатель. - По должности вашей начальника охраны особы бывшего императора. Вы служили раньше в Киеве. Вы знали тогдашнего начальника киевского охранного отделения, одного из ваших преемников по должности, Кулябко?

Спиридович. - Кулябко женат на моей сестре. Мы с ним вместе учились.

Председатель. - Он жив, Кулябко?

Спиридович. - Он в полку, на фронте. Всю войну в полку.

Председатель. - Как его зовут?

Спиридович. - Николай Николаевич.

Председатель. - Скажите в общих чертах, какие совещания вы имели с Кулябко и Курловым по охране тогдашнего царя, и какое, в частности, вы имели отношение к Богрову и к выстрелу Богрова в этой истории, окончившейся смертью Столыпина?

Спиридович. - Относительно охраны императора я делал все то, что нужно было согласно инструкции.

Председатель. - Но сосредоточим ваше внимание на Богрове, на ваших совещаниях с Курловым и Кулябко, касающихся Богрова, и на всем том, что происходило в театре. Скажите в общих словах, что вам Богров сообщил?

Спиридович. - Это все было мною подробно указано на следствии. Разрешите предупредить, что я не могу все помнить и теперь могу спутать. Позвольте еще раз напомнить, что я был там начальником охраны, а не начальником розыска. Все мои обязанности относились к принятию мер по охране, к распределению нарядов охраны, к допуску в места посещения посторонней публики, - вот в чем состояли мои обязанности. Распределение мест в театре, билетов в театр - это меня не касалось, это лежало, с одной стороны, на местных органах, а затем был создан особый орган - бюро по выдаче билетов. Это бюро и вело дело.

Председатель. - Сообщите, пожалуйста, при каких условиях вы совершали эти поездки? Царь, например, едет в Киев - вы едете с целым отрядом?

Спиридович. - На этот счет существует целая печатная инструкция.

Председатель. - Где она может находиться?

Спиридович. - В департаменте полиции, должно быть.

Председатель. - В каком отделе, - не помните?

Спиридович. - В особом отделе, должно быть.

Председатель (обращаясь к секретарю). - Нужно будет ее затребовать.

Спиридович. - Инструкция по охране государя императора при выезде из мест государственной резиденции.

Председатель. - А сколько человек бывало у вас в таких отрядах? Это - в зависимости от поездок?

Спиридович. - Да.

Председатель. - А сколько по вашей должности было филеров, которые следят?

Спиридович. - Извините, это не филеры. Это в наших разговорах очень различается. Филер это есть агент наружного наблюдения.

Председатель. - А у вас как они называются?

Спиридович. - Это называется охранник, агент-охранник или младший стражник, младший чин. Я так их называл. А филеры, это - специально агенты охранного отделения.

Председатель. - Сколько у вас таких агентов было?

Спиридович. - У меня их было 250 человек.

Председатель. - Это при выезде в Киев?

Спиридович. - Они и выезжали. Они прибавлялись из специальной команды. В Петербурге была специальная команда для охраны министров и лиц, которых нужно было охранять; вот оттуда и давали, когда было мало. Такой отряд был у меня. Он был сформирован, разбит на десятки, десятки соединены в команды, над командами были поставлены офицеры. Была принята чисто военная организация.

Председатель. - Жандармские офицеры?

Спиридович. - Так точно.

Председатель. - Каково было число командовавших офицеров?

Спиридович. - Это стояло в зависимости от того, в какую местность их приходилось командировать; а также в зависимости от того, сколько человек было в наличности и чего требовала топография.

Председатель. - Оставим теперь внешнюю часть, она определилась. Коснемся внутренней - ваших свиданий с Кулябко и с Богровым.

Спиридович. - За несколько дней я обедал у Кулябко. Обедало несколько человек. Во время обеда Кулябко говорит: «Зайди в кабинет, выслушай, там у меня один молодой человек». Кончился обед, я пошел с Кулябко в кабинет, молодой человек был мне представлен. Кто он, я не знал, я его видел тогда впервые. И вот этот молодой человек, насколько помню, стал рассказывать при мне Кулябко о заговоре нескольких лиц; указал на партию социал-революционеров, сказал, что партия замышляет убийство Столыпина. О государе ни одного слова не было сказано. Это продолжалось несколько минут. Кулябко предлагал вопросы, а я не помню, предложил я ему вопрос или нет. Еще Веригин пришел, кажется…

Председатель. - Веригин жив или нет?

Спиридович. - Жив. Он был тогда чиновником департамента полиции. Когда я ушел оттуда, выслушавши это, я предложил ему несколько вопросов, и потом на этом разговоре сенатором Трусевичем было построено целое обвинение меня в допуске Богрова в театр.

Председатель. - Зачем Кулябко позвал вас в кабинет?

Спиридович. - Может быть, он волновался.

Председатель. - Отчего же он волновался?

Спиридович. - Может быть оттого, что это было за несколько дней до приезда государя и самых торжеств. Я не знаю, зачем он меня позвал.

Председатель. - Вы обсудили с Кулябко заявление молодого человека?

Спиридович. - При Богрове я с ним ничего не говорил.

Председатель. - Но вы обсудили с ним эти вопросы?

Спиридович. - Тут ничего не было.

Председатель. - Вы подчеркиваете - тут, но мне важно знать не где это было, а что было.

Спиридович. - Потом, должно быть, были и обсуждения, не помню. Богров должен был, несколько времени спустя, еще нечто сообщить. Кто-то должен был, по его рассказам, приехать, он должен был сообщить, в какой дом приедут. Вопрос об установлении наблюдения меня не интересовал.

Председатель. - Понятно, что Кулябко волнуется: он начальник охраны, приезжает царь, приезжают министры, а молодой человек говорит ему, что есть предположение убить министра. Он естественно волнуется и приглашает вас, своего родственника; при Богрове вы ничего, конечно, не говорите, только слушаете рассказ. Но когда он ушел? Ведь то, что вы сейчас сказали - это не жизненно. Жизнь не допустила бы такого спокойного отношения к делу.

Спиридович. - Да, но Богров говорил о том, что будет.

Председатель. - Я так и понял и, вероятно, каждый понял бы, что ваш родственник и начальник охраны позвал вас, чтобы посоветоваться с вами.

Спиридович. - Потом, вероятно, это и было. Но я хочу остановиться на одном разговоре с Богровым.

Председатель. - Что говорил вам о Богрове Кулябко до того, как позвал вас в кабинет?

Спиридович. - Помню, Кулябко говорил мне, что этому человеку можно верить, потому что он с ним давно работает и вполне ему доверяет.

Председатель. - Богров был осведомителем по какой части?

Спиридович. - По партии социал-революционеров. Но помню, он говорил, что с ним можно вполне спокойно работать. Это была аттестация Кулябко…

Председатель. - Вы говорите, что это было за сутки до театрального представления?

Спиридович. - Может быть. Я не помню, когда это было, но во всяком случае, до приезда государя.

Председатель. - Вы говорите, что вы никакого участия в выработке плана, - как быть с этим, не принимали?

Спиридович. - Не помню. Разговоры безусловно были, потому что тут был товарищ министра внутренних дел Курлов с чинами департамента полиции.

Председатель. - Очевидно, был разговор с Курловым и с Веригиным по этому поводу?

Спиридович. - Веригин был чин департамента полиции.

Председатель. - Кто еще приезжал из чинов департамента полиции?

Спиридович. - Был Веригин, Сенько-Поповский.

Председатель. - Этим ваше участие и ограничилось? Потом вы были в театре и присутствовали при том, как Богров стрелял?

Спиридович. - Нет, виноват. Подходит день посещения государем театра. В 6 часов утра я выехал на маневры с бывшим государем верст за 50 и вернулся часа в два. Когда я прошел в общую столовую, то услышал там, что организация, о которой предупредил Богров, приехала. Виноват, это было известно нам, кажется, еще утром.

Председатель. - Утром в день спектакля?

Спиридович. - В день маневров. Я взволновался тем, что организация приехала, и уже наметил себе некоторый план в смысле переброски наряда. Когда я уезжал с маневров, я условился с дворцовым комендантом Дедюлиным, где я буду стоять при въезде в город и какой подам сигнал - куда государю ехать. Все это есть в показании на следствии. Стоя в Святошах,[*] я должен был в зависимости от того, что я узнаю, махнуть таким образом, и шоффер должен был узнать, куда ехать. Цель была та, чтобы не везти государя императора по обставленным нарядами улицам.

Председатель. - Почему?

Спиридович. - Потому что, раз мы верили начальнику розыска в том, что прибыла террористическая организация, у меня не могло быть уверенности, что она будет оперировать именно против Столыпина, и я не мог подвергнуть этому риску государя.

Председатель. - Значит, вы допускали возможность, что эта организация будет действовать против бывшего императора?

Спиридович. - На это есть документы. Я сговорился с дворцовым комендантом, что я ему махну. Когда я вернулся и застал Курлова, я настоял на том, чтобы Курлов на бумаге сообщил дворцовому коменданту, что та организация, о которой он предупреждал дворцового коменданта, уже прибыла и хотя, по сведениям киевского охранного отделения, она наметила в качестве объекта своих действий министра, но можно опасаться выступлений ее и против государя. Вот смысл той бумаги, которая была послана коменданту.

Председатель. - Зачем нужно было писать такую бумагу?

Спиридович. - Чтобы дать почувствовать дворцовому коменданту, что они должны встрепенуться.

Председатель. - Зачем же бумага? Для этого достаточно было устного осведомления.

Спиридович. - Слишком верили серьезности этого. Во всяком случае это было сделано.

Председатель. - Вы хотели освободить себя от ответственности?

Спиридович. - Ответственность ни с кого этим не снималась.

Председатель. - Что же предпринималось, в виду серьезности положения, чтобы арестовать эту организацию?

Спиридович. - Этого я не знаю, потому что я все время был в разъездах, делом розыска и наблюдением за этой организацией я совершенно не мог интересоваться.

Председатель. - Но нельзя же допустить, чтобы вы этим не интересовались.

Спиридович. - Я очень интересовался, но не мог входить в это.

Председатель. - Но если вы этим интересовались, то что же вы сделали для расследования на предмет ваших распоряжений? Вы говорите, что направили царя по какой-то другой улице, - стало быть ваши собственные распоряжения стояли в зависимости от того, что вам удавалось узнать об этой организации.

Спиридович. - Не помню, видел ли я Кулябко. Может быть, когда я приехал с маневров, с ипподрома, Кулябко сказал, что допустить проезд государя можно.

Председатель. - Вы участвовали в составлении упомянутой бумаги или Кулябко ее писал?

Спиридович. - Писал не Кулябко, писали ее я и Курлов. Кулябко тут не было.

Председатель. - Все-таки на основной вопрос вы не ответили. Положение вещей было такое: утром приехала организация, вы заведуете охраной царя, вы придавали этому серьезное значение, допуская, что объект замышляемого покушения, Столыпин, может быть заменен другим объектом - царем. Что же вы сделали, чтобы узнать, арестована эта организация или нет?

Спиридович. - Очевидно, я спрашивал Кулябко и, должно быть, он ответил мне, что этой организации в действительности нет. Возможно было, что эта организация существует только в мыслях Богрова. Он говорил, что организация приехала, что все они сидят у него в комнате, и их нельзя взять; кто-то придет вечером и будет что-то передавать.

Председатель. - Но когда вам рассказывали, что приехала организация, что она сидит в комнате Богрова, не выходит и потому ее нельзя взять, - как вам, опытному лицу охраны, не показалось это бабьими сказками? Ведь вы отлично знаете, что в тысячах случаев организацию брали в той комнате, где она сидит, что если организация не выходит на улицу, то это отнюдь не является в глазах охраны препятствием к тому, чтобы ее арестовать, потому что на улице как раз она может разбежаться, а тут ее можно захватить наверняка.

Спиридович. - Извините, тогда я не мог судить обо всем этом. Я физически находился на улице, я делал свое дело и не мог…

Председатель. - Кроме физического дела, у вас было умственное, которое заключалось в том, чтобы исполнить вашу непосредственную задачу - охранять кого нужно в Киеве. Вы получили сведения, что эта организация приехала, как же вы не осведомились, арестована эта организация или нет?

Спиридович. - Моя работа заключалась в физической охране государя на улице при участии товарища министра внутренних дел и начальника охранного отделения с чиновниками.

Председатель. - Охрана царя от возможностей покушения на него - это дело физической охраны или какой-нибудь другой?

Спиридович. - Вся эта работа разделяется на два вида. Одной работой ведает охранное отделение, и я ею не ведал. Я теперь не помню, о чем говорил с Кулябко, но, во всяком случае, у меня не было времени вникать в это.

Председатель. - Председателей совета министров России убивали не каждый день. Это был все-таки исключительный случай. Вы стояли очень близко к этому делу. Вы, вероятно, очень волновались за участь вашего родственника Кулябко и за вашу собственную. Как же все обстоятельства этого дела не врезались в вашу память? Вы должны ясно помнить, как Богров в нескольких шагах от бывшего императора убил Столыпина, при чем мог убить царя.

Спиридович. - Я еще не дошел до этого, я могу вам описать весь день подробно.

Председатель. - Но вы помните только одно, что вы написали бумагу Дедюлину.

Спиридович. - Потому что утром все делалось без меня. Я потом из разговоров узнал. Утро для них всех было интересное. С семи часов утра до двух у них было свидание с Богровым, вырабатывался план действий. Все это делалось без меня.

Председатель. - У кого было свидание с Богровым?

Спиридович. - Все это есть во всеподданнейшем докладе. Но все это было без меня, потому что я в 7 часов уехал, вернулся с маневров в 2–3 и, что произошло за это время, я не знаю.

Председатель. - Но что вы делали с двух часов дня? Вы приехали, сошлись с Курловым и написали бумагу Дедюлину.

Спиридович. - И моментально уехал на ипподром, куда должен был приехать государь. Кажется, это был ипподром. Потом поехали в киевскую лавру, куда были направлены и мои наряды. Я метался, у меня не хватало внимания ни на что другое. Может быть, это было ошибочно, но я был слишком спокоен за Кулябку.

Председатель. - Вы знали тогда бывшего вице-директора или, может быть, заведывающего особым отделом департамента полиции того времени, А. Т. Васильева?

Спиридович. - Да.

Председатель. - В каких вы были отношениях?

Спиридович. - Я его знаю с первых годов службы в Киеве. Он был товарищем прокурора, и я соприкасался с ним, как начальник охранного отделения.

Председатель. - У вас были хорошие отношения?

Спиридович. - Мы никогда не бывали друг у друга, но отношения были хорошие.

Председатель. - И в 1911–1912 годах тоже были хорошие отношения?

Спиридович. - Да.

Председатель. - Какой окраски волосы у Кулябки, - он блондин, шатен или брюнет?

Спиридович. - Сейчас, пожалуй, седой.

Председатель. - А тогда какой он был?

Спиридович. - Блондин.

Председатель. - Но не очень светлый блондин. Он не рыжий?

Спиридович. - Нет. Немного ударяет в темное.

Председатель. - А у вас не переменился цвет волос? Вы не были тогда посветлее?

Спиридович. - Нет.

Председатель. - Про вас знакомые не говорят, что вы рыжей окраски?

Спиридович. - Нет. Когда я не бреюсь, то можно сказать, что я рыжий, но я всегда бреюсь.

Председатель. - А в 1911 году вы брились?

Спиридович. - Всегда брился.

Председатель. - Вы знали раньше Протопопова?

Спиридович. - Я видел его два раза в жизни.

Председатель. - Когда?

Спиридович. - Последний раз, - как я вам уже доложил, а первый раз - накануне отъезда в Ялту, 17 или 18 сентября 1916 года. Представлялся ему, как будущему министру. Он в этот день был назначен.

Председатель. - А до этого у вас не было встреч?

Спиридович. - Нет, я его видел в первый раз.

Председатель. - Вы твердо помните, что когда вы приехали в Петроград и виделись с Протопоповым, вы не говорили о текущих событиях?

Спиридович. - Нет.

Председатель. - Вы жили в Царском Селе. Кого из окружающих двор вы знали, с кем вы встречались?

Спиридович. - Я всех знал, со всеми встречался.

Председатель. - Но наиболее часто?

Спиридович. - Почти со всеми часто встречался.

Председатель. - А вхожи в дом к кому-нибудь были?

Спиридович. - Я бывал у дворцового коменданта Воейкова.

Председатель. - Вы были с ним в хороших отношениях?

Спиридович. - Он, как начальник, относился ко мне хорошо.

Председатель. - Вы были в отношениях подчиненного и начальника или просто в хороших отношениях?

Спиридович. - Домами мы не были знакомы.

Председатель. - Вы женаты первым браком?

Спиридович. - Вторым.

Председатель. - С которых пор вы женаты на теперешней вашей жене?

Спиридович. - С октября 1915 года.

Председатель. - С кем вы были знакомы, кроме Воейкова?

Спиридович. - С князем Орловым, с Дрентельном, с князем Тумановым, со всеми лицами, которые обслуживали государя.

Председатель. - А с Вырубовой?

Спиридович. - Тоже был знаком.

Председатель. - В каких отношениях вы были с бывшей императрицей?

Спиридович. - Ни в каких.

Председатель. - Вы бывали у Вырубовой в присутствии бывшей императрицы?

Спиридович. - Бывшая императрица меня не любила, как мне говорили.

Председатель. - Почему она вас не любила?

Спиридович. - Я затрудняюсь ответить. Никто в течение всей моей службы не мог мне на это ответить.

Председатель. - Но некоторая нелюбовь ее чувствовалась всеми?

Спиридович. - Да, это чувствовалось. Может быть, ей казалось, что за ней наблюдают, что ее не охраняют, как она выражалась, а шпионят за ней.

Председатель. - И это приписывалось вам?

Спиридович. - Вероятно.

Председатель. - Воейков вас защищал?

Спиридович. - Трудно сказать.

Председатель. - Почему?

Спиридович. - Слишком неопределенная личность Воейков, чтобы сказать, что он там говорил. Генерал Воейков и все дворцовые коменданты относились ко мне хорошо.

Председатель. - Но не было ли у этой неопределенной личности некоторых определенных черт?

Спиридович. - Как человек, он громадного самомнения. По его мнению, он никогда не ошибается. Если он слушал других, то только слушал, вернее сказать, только слышал. Но на все у него было свое мнение.

Председатель. - Почему Воейков считался центром немецкого влияния при дворе?

Спиридович. - Мне кажется, что это происходило от его родства с Фредериксом, а Фредерикс, по мнению широкой публики, считался немцем. Я лично никогда не слышал от генерала Воейкова что-нибудь в смысле германофильства.

Председатель. - Конечно, вы не слыхали, потому что все-таки была некоторая разница между им и вами по положению. Но в ваших руках было три сотни людей, которые были рассыпаны по Царскому и которые за всем наблюдали, значит, вы были человеком, осведомленным по Царскому Селу.

Спиридович. - Вы немножко неправильно судите о службе подчиненных мне людей, - ведь они заведывали только линией проезда. Между тем, многие думали, что они за всем Царским следят. Может быть, отсюда и проистекает неприязнь ко мне бывшей императрицы.